не устраивал, но я забил, мне было не до него, и, возможно, он видел, что меня лучше не трогать сейчас, и дал расслабиться, ожидая, как и я, когда это прекратится.

После очередного отрыва в одном из лондонских клубов, вернувшись в свои апартаменты, пробудившись с тяжёлой головой по утру, переключал каналы гостиничного ТВ и попал на освещение в новостях предстоящих соревнований по спортивной гимнастике. Прочистило мозги лучше нашатыря под нос.

Посмотрел в сети, кто заявлен из России на этот чемпионат. Ну, конечно, не зря меня бросила. Смотрите-ка, по словам журналистов, она – надежда Российской Федерации на золото. Огненная девочка Алёна Комар, несмотря на серьёзную травму, способна составить конкуренцию ведущим спортсменкам Европы. И фото некогда моей девушки с забранными в пучок рыжими волосами, когда она стоит на пьедестале, пока ей вешают очередную медаль на шею. Как конченый псих, провожу пальцем по её изображению, пытаясь понять, изменилось ли в ней что-то с того момента, как видел последний раз. На лице Алёны нет эмоций, она даже не улыбается, и это фото напоминает мне множество тех, что висят в доме её бабушки, – грустная маленькая девочка, но всегда первая и всегда добивающаяся своего. Любой ценой.

Как, испытывая желание придушить, я ощущаю гордость за неё? Рыжая бездушная ведьма.

Преодолеть каких-то четыреста семьдесят километров, и я могу увидеть её, может быть, даже дотронуться до неё. Эта мысль мной полностью овладела. Поручил помощнице отца, которая была неравнодушна ко мне, разузнать по своим источникам, где остановится команда России. Оказалось, какой-то убогий отель недалеко от спортивного комплекса, где будут проводиться соревнования. От имени благотворительного фонда сделал целевое пожертвование на оплату проживания команды в конкретном отеле, на верхнем этаже которого у меня были забронированы на эти даты апартаменты.

Откинулся на спину, разглядывая потолок, понимая, как глубоко погряз. Эта болезнь совсем не лечится. Что в ней такого особенного, что ни из головы, ни из сердца не могу выкинуть? Раньше, может быть, можно было предположить, что всё дело в том, что я её до сих пор не трахнул, или в том, что до неё ни одна девчонка меня не кидала. Но всё было куда хуже и глубже, я нисколько в этом себя не обманывал.

Увидел её рыжий хвостик, переступив порог отеля, заранее зная, что она должна быть в холле, когда мы будем заходить. Не хотел на неё смотреть, знал, что глаз не смогу отвести. Но когда она вскочила на ноги, увидев меня, – отлегло. Всё же не настолько я ей был безразличен.

Разве просто принадлежать целиком и полностью человеку, для которого ты никогда не будешь на первом месте? Моя очередь к её сердцу была и будет всегда после спорта. Она недвусмысленно это дала понять.

Не было никакого плана. Просто знал, что она точно будет в гостинице ещё несколько дней. Даже от самой мысли, что она где-то рядом, становилось менее паршиво, и алкоголь не требовался так сильно.

Карина надоедливо жужжала на ухо весь день, что мне пришлось провести с ней и старой компанией. Смотрел на товарищей и понимал, что все они здесь лишние и в моей жизни им тоже больше не место. Не видел с ними связи и общности. Похоже, я вступаю ту фазу взросления, когда напиваться буду в одиночестве.

Мне кажется, я понял, что она где-то рядом, ещё до того, как раздался стук. Открыл дверь и пропал. Не верил, что сама пришла, что не пришлось напиваться, идти в её номер и силой тащить к себе. Оставалось только смотреть в её глаза и подыхать от тоски, от безысходности, от собственной слабости перед ней. Когда остались наедине, даже дотронуться боялся, думал, сломаю её, так желал её прижать к себе. Просто стоял, вдыхая её запах, и этого уже было достаточно, чтобы жить.

Хуже всего, что я терял контроль только от одной её близости, больше не доверяя самому себе. Вся напускная холодность трескалась и осыпалась к её ногам. А обнажённая Алёна на моей постели – воплощение моих фантазий о ней. Хотя нет, был ещё с десяток мест, где я бы хотел её взять, думая о ней длинными вечерами. И вот сейчас она здесь, с разведёнными ногами, в молчаливом приглашении войти в неё, – я так долго ждал этот момент, который, казалось, уже никогда не наступит, что мог кончить только от одного этого вида.

Забрался на кровать, сев на колени. Член стоял колом. А я не знал, как прикоснуться к ней. Только разглядывал её как идиот, задаваясь вопросом, надолго ли эта гостья в моей жизни и когда она вновь её покинет. Не знаю, что она увидела в моих глазах, но сама подобралась ко мне, выпрямилась, обхватывая ладошками моё лицо, смотря в глаза.

– Я люблю тебя, – тихо произносит и смешивает наше дыхание в поцелуе.

Всё ломается во мне, и меня ломает от этих слов, что мечтал услышать от неё. Закрываю веки не дыша, ощущая отголосок её признания внутри себя. Люблю её настолько сильно, что это становится практически невыносимым, до боли, когда кажется, что я истекаю кровью по ней.

– А мне кажется, что я тебя ненавижу, – произношу, когда она завершает свой несмелый поцелуй. Чувства настолько острые, а грань между ними так тонка, что сам не понимаю, где начинается любовь, а заканчивается ненависть.

Чувствую, как она содрогается в плаче, но не отстраняется, не сбегает, а прижимается ко мне, обнимая. Мои же руки висят неподвижно как плети.

– Пожалуйста, не надо, – слышу её тихий голосок и чувствую влагу слёз в изгибе шеи, куда она утыкается лицом. Она вздрагивает, и тут я понимаю, какой я осёл, раз она плачет. Хотел сделать больно ей, а сделал себе.

Касаюсь ладонью её спины, чувствуя, как её острые соски впечатываются в мою грудь. Невыносимая пытка. Она отстраняется, смотрит на меня бирюзовыми глазами, такими яркими и живыми, что, раз увидев, никогда не спутаешь её с другой девушкой.

– И ненавижу тебя, и люблю одновременно, и жить без тебя не могу, и убить хочется, – сжимаю пальцами её шею, демонстрируя палитру своих чувств, – свернуть бы твою шейку и больше никогда не мучиться мыслями о тебе.

– Не получится, Самгин, – вновь целует, но теперь чувствую, как её слезы высыхают, а губы изгибаются в улыбке, покрывая моё лицо поцелуями, – я тебя, даже умерев, не отпущу, буду преследовать тебя и всех твоих баб, жить спокойно не дам, не