Прошло несколько минут, прежде чем охотники пришли в себя от удивления. Они стали свидетелями зрелища, способного внушить тревогу, видели шайку свирепых дикарей, вооруженных копьями, томагавками и даже ружьями, украшенных перьями и разрисованных красками, что придавало им еще более устрашающий вид.

Стремительность, с которой индейцы промчались мимо, говорила о наличии у них четкой цели. Это мог быть грабеж, а могло и убийство. К тому же, судя по всему, эти неожиданные гости были команчами.

– Ну и страшилища, – проговорил наконец Хокинс. – Будь их не двадцать, а сто, я бы решил, что нашему новому поселению грозит опасность. Они, как показалось мне, по направлению к нему и помчались – прямо к реке и к тому броду, что пониже. Надо ехать за ними, Крис, и выследить, что они затеяли. Краснокожие черти вряд ли отважатся на открытый грабеж, но стащить что-нибудь могут запросто. По коням и за ними!

В одну секунду охотники вскочили на лошадей и направились к вершине прохода, откуда открывался вид на долину. Действовали они осторожно – Хокинс был опытный солдат, воевал с индейцами прежде и знал, как действовать в такой обстановке.

Спрятавшись под тенью кипарисов, двое поселенцев стали следить за индейцами, которые собирались переходить реку вброд. Пространство, находившееся между скалами и Сан-Саба, занимало мили четыре и состояло частью из лугов, частью из леса, доходящего вплоть до самого берега реки. Когда охотники добрались до вершины ущелья, краснокожие всадники въезжали именно в этот лес, и последний из них скрылся лесной чаще прямо у них на глазах.

Когда Хокинс и Таккер спустились по оврагу и добрались до брода, то убедились, что индейцы успели уже перебраться через него. Следы лошадей виднелись на обоих берегах реки, но, в какую сторону уехали команчи, охотники не могли рассмотреть, так как хотя были еще сумерки, но под деревьями стало совсем темно. Поэтому они решили, что теперь им ничего больше не остается делать, как вернуться обратно в колонию.

Подумав, что час поздний, эти двое решили не заходить в дом миссии или в хижины ранчерии. Собственной их резиденцией служила палатка, разбитая посреди небольшой рощи. Туда они и направились. Первая их мысль была о еде. Хотя бизона добыть не удалось, к седлу у Хокинса был приторочен двадцатифунтовый индюк, отлично подходивший на ужин.

Судя по всему, они очень спешили

Таккер взял на себя обязанности повара и занялся ощипыванием птицы, а Хокинс разводил тем временем костер перед палаткой. Но не успел тот разгореться, как старый охотник замер – ему не давал покоя неисполненный долг.

– Не время заниматься этим, Крис! – сказал он вдруг. – Не идут у меня из головы те индейцы. Я хочу пойти в дом и рассказать все полковнику. Ты оставайся здесь и продолжай жарить индюка, а я подоспею к тому времени, когда все будет готово.

– Хорошо, – согласился Таккер, продолжая выдергивать перья. – Не запаздывай только, если хочешь, чтобы на твою долю осталось еще жаркое. Я так проголодался, что в состоянии съесть целого индюка.

– Не бойся, не опоздаю. Я не меньше тебя проголодался.

С этими словами Хокинс вышел из палатки и направился к большому дому по тропинке, которая почти все время шла между громадными деревьями. Пройдя немного, он вдруг остановился.

– Точно крикнул кто, – пробормотал он про себя. – И как будто женский голос.

Он прислушался и сказал затем:

– Нет, это, верно, застрекотала цикада. В теплую ночь они громко стрекочут.

Постояв, прислушиваясь, еще немного, старый охотник пришел к убеждению, что это цикады, и зашагал дальше к дому.

Судя по всему, огненное представление Фернанда принесло плоды, и вкус их обещал оказаться горьким. Как небо кажется темнее после вспышки молнии, так и туча, нависшая над поселением, становилась все чернее, обещая разразиться разрушительной бурей. Туча, грозившая колонии, имела облик орды смуглых всадников, размалеванных и украшенных перьями – тех самых, которых заметили Таккер и Хокинс.

Перейдя реку через нижний брод, где охотники нашли, а затем потеряли их след, индейцы поехали дальше, но не по главной дороге к миссии, а по тропе, ответвляющейся от нее вскоре по мере удаления от речного берега. Эта дорожка вела, по сути, в том направлении, которого они придерживались изначально, и пересекала долину от одной стены утесов до другой.

Но спустившись с одной гряды, на другую команчи взбираться не стали. Напротив, едва достигнув стены утесов, они свернули на еще более узкую тропку, ведущую, как им было известно, к зданию миссии. Дорога была неровная и петляла, обходя различные препятствия, поэтому, чтобы преодолеть расстояние от брода до дома, составлявшее всего десять миль, дикарям потребовалось несколько часов.

Вероятно, у них имелись свои соображения, чтобы выбрать трудный кружной путь и двигаться по нему скрытно, иначе они наверняка воспользовались бы прямой дорогой, идущей вдоль берега реки.

Пока полковник Армстронг наслаждался беседой с друзьями в столовой старого дома, разукрашенные всадники подъехали к зданию и остановились в полумиле от его стен. Но остановились ненадолго, не расседлали и не разнуздали коней, а только привязали их к стволам деревьев.

Люди спешились, но не разводили огня, не делали приготовлений к ужину. Зато выпили: многие извлекли из седельных сумок фляги и прильнули к ним, запрокинув головы. В этом не было ничего удивительного: техасские индейцы, будь то команчи, кайова или липан-апачи любят «огненную воду» не меньше белых людей и повсюду возят ее с собой. Странным было то, что всадники говорили между собой не по-индейски, а по-английски, на техасском наречии, да еще сдобренном отборными ругательствами!

Место, где всадники остановились, представляло собой почти круглую площадку, наполовину окруженную лесом, наполовину выемкой в скалах. На три четверти она была погружена в падающую от утеса тень, потому как луна находилась как раз за ним. Оставшаяся четверть, ближе к деревьям, была залита лунным светом. В его лучах лес казался густым и непроходимым, почти как каменная гряда, образующая другую половину окружности. Через него вели лишь две тропы, проходимые для конного и пешего, но не более чем по одному в ряд. Одна уходила от реки к утесам, другая дальше, следуя линии обрыва. По первой индейцы прибыли на поляну, по второй явно намеревались покинуть ее: это можно было понять по взглядам и жестам, направленным в ту сторону. Но ехать они не спешили, а стояли, разбившись на группы, из которых центральная была самой большой. Посреди нее находился человек, на голову возвышавшийся над прочими – видимо, вождь. О его статусе говорило то, с каким уважением, если не с почтением, обращались к нему остальные. Воины ждали его приказа, готовые повиноваться. Но сам он, похоже, ждал чего-то или кого-то, то и дело посматривая на уходящую вверх тропу.