бы сквозь тьму. Свет сей нельзя извлечь из нас, он в нас самих, но не от нас, а от Того, кому принадлежит, Того, кто удостоил нас быть его вместилищем… Он поместил свет сей в нас, дабы мы могли узреть сияние Того, кто пребывает в недостижимом свете, и дабы могли превзойти прочие Его творения; так мудро сотворены мы подобными Ему, и Он наделил нас искрой Своего света. Посему истину должно искать не в нас самих, а в образе Божием, коий внутри нас»[324].

[390] Перед нами один и тот же архетип, который особо выделял Кунрат и который был также известен Дорну, рассуждавшему о sol ibvisibilis и imago Dei. У Парацельса lumen naturae исходит от astrum или sydus, «звезды внутри человека»[325]. «Твердь небесная» (то есть звезда) сияет природным светом[326]. Потому-то «краеугольным камнем» всякой истины выступает Astronomia, она же «мать всех прочих искусств… Вслед за нею грядет божественная мудрость, вслед за нею грядет свет природы»[327], даже «самые возвышенные верования» опираются на Astronomia[328]. Ведь звезда «жаждет повести человека к великой мудрости… дабы предстал он изумленным в свете природы, и тогда тайны дивного Божественного творения раскроются и явят себя во всем великолепии»[329]. Сам человек есть не что иное как Astrum: «…более не сам по себе, но впредь и вовеки со всеми апостолами и святыми; всяк и каждый есть astrum, небо звездное… потому и сказано в Писании: вы – свет мира»[330]. «Как в звезде сокрыт весь природный свет, и от нее человек берет оный, подобно пищу от земли, на коей он рожден, так ему суждено родиться в звезде»[331]. Животные тоже обладают природным светом, который представляется «врожденным духом»[332]. Человек в миг своего рождения «наделяется совершенным светом природы»[333]. Парацельс писал о «primum ас optimum thesaurum, quem naturae Monarchia in se claudit»[334] («наипервейшем и наилучшем сокровище, кое таит в себе царство природы»), тем самым вторя распространенному повсюду в мире описанию Единого как бесценной жемчужины, скрытого сокровища, алхимического «труднодостижимого блага» и т. д. Свет дается «внутреннему человеку» или внутреннему телу (corpus subtile, тонкое тело), что следует вот из этого отрывка: «Человек способен посредством возвышенности и мудрости превзойти свое внешнее тело, ибо те самые мудрость и понимание, что потребны ему для этого, скрыты в его теле от рождения и суть внутренний человек[335]; так он может жить далее, уже не как внешний человек. Сей внутренний человек вечно преображается и вечно будет подлинным, а если в бренном теле он кажется несовершенным, то после избавления от оного предстанет совершенным. То, о чем ведется сейчас речь, зовется lumen naturae, каковое извечно. Господь наделил им внутреннее тело, дабы свет сей управлялся внутренним телом в согласии с разумом… ибо сам свет природы есть разум и ничто иное… светом изливается вера… каждому человеку Господь даровал в достатке света предвечного, дабы не сходил с пути истинного… Но коли взяться за поиски внутреннего человека или тела, ясно будет, что все внутренние тела суть одно тело, каковое едино для всех людей, пускай разделено в соответствии с надлежащим числом тел, отличных одно от другого. А коль суждено им сойтись вместе, встанут они одним светом и одним разумом»[336].

[391] «Более того, свет природный есть тот свет, что проливается от Духа Святого и не истекает вовне, ибо он так ярок… Свет сей той разновидности, какая жаждет воспламениться[337], и чем долее он жаждет, тем ярче пышет, а чем долее пышет, тем светлее делается… посему свет природный есть истовое желание возгореться»[338]. Это «незримый» свет: «Теперь же скажем, что лишь в незримом обретает человек свою мудрость, порыв его исходит от света природы»[339]. Человек является «провозвестником природного света»[340]. Он «познает» этот lumen naturae, среди прочего, через сновидения[341]. «Свет природный, будучи лишен голоса, создает очертания во снах посредством силы слова» (то есть слова Божьего)[342].

[392] Я позволил себе уделить повышенное внимание Парацельсу и процитировать ряд подлинных текстов для того, чтобы дать читателю приблизительное представление о том, как Парацельс понимал lumen naturae. Мне кажется просто поразительным, в особенности применительно к нашей гипотезе о множественном сознании и его проявлениях, то свойственное алхимикам представление об искрах, сверкающих во тьме тайной субстанции, должно было, по Парацельсу, превратиться в зрелище «внутренней небесной тверди» со звездами. Он прозревал мрак психического как усыпанное звездами ночное небо, где планеты и четко очерченные созвездия воплощают собой архетипы во всей их яркости и нуминозности[343]. Звездный небосвод есть на самом деле открытая книга космической проекции, в которой отражаются мифологемы, то бишь архетипы. В этом видении сходятся воедино астрология и алхимия, две классические выразительницы психологии коллективного бессознательного.

[393] Непосредственное влияние на Парацельса оказал Агриппа Неттесгеймский[344], который предполагал наличие lumi-nositas sensus naturae («просветленного ощущения природы»). Из него «проблески предвидения нисходят на четвероногих тварей, птиц и прочих живых существ», а в результате они обретают способность предугадывать будущее[345]. Свое sensus naturae Агриппа обосновывал авторитетом Гийома Парижского[346], который был не кем иным, как Гийомом Овернским (Г. Альвернус, ум. 1249), епископом Парижа приблизительно с 1228 года и автором многих трудов, повлиявших, в ряду других, на Альберта Великого[347]. Гийом утверждал, чтоsensus naturae превосходит человеческое восприятие, и настаивал на том, что животным оно тоже свойственно[348]. Учение о sensus naturae опиралось на представление о всепроницающей мировой душе, занимавшем мысли другого Гийома Парижского, предшественника Альвернуса, иначе Гийома из Конша[349] (1080–1154), схоласта-платоника, преподававшего в Париже. Он отождествлял anima mundi, то есть sensus naturae, со Святым Духом, в точности как Абеляр. Мировая душа есть природная сила, ответственная за все явления жизни и психического. Как я показал в другом месте, такое понимание anima mundi присуще всей алхимической традиции, если толковать Меркурия[350] как anima mundi, то есть как Святого Духа[351]. С точки зрения значимости алхимических идей для психологии бессознательного будет, полагаю, полезным потратить немного времени на изложение ярчайшего из образцов этого «искрящегося» символизма.

[394] Чаще даже, чем мотив искры, встречается мотив рыбьих глаз, имеющий то же значение. Я уже отмечал выше, что отрывок из Морена приводится нередко в качестве первоисточника «доктрины» scientaillae. Этот текст действительно обнаруживается в трактате Морена Римлянина[352]. Но там говорится: «Purus laton tamdiu decoquitur, donee veluti