Или погасший свет — это какое-то дикое, почти невероятное совпадение? Но даже если так, в простой, как гвоздь, последовательности: выстрел разбивает витрину и убивает девушку — что-то Арине не нравилось. Что-то в ней было не так.

А ведь тут, неожиданно подумала она, все очень похоже на самоубийство Шубина. Выстрел из чего-то маломощного, поэтому пуля не пробивает череп навылет, а остается внутри. Не имеет значения, чьей рукой был произведен смертельный выстрел, главное: пуля остается в голове. Потому что мощность выстрела невелика. В шубинском случае — маленькая «беретта» калибра пять и шесть, в галерейном деле — тоже калибр пять и шесть, то есть теоретически орудием убийства мог служить точно такой же пистолетик. Или похожий на него.

Она вдруг поняла — что именно ей не нравится — и схватилась за телефон.

Трубка, вместо голоса великого баллистика Сурьмина, источала длинные нудные гудки. Через восемнадцать или даже двадцать гудков механический голос сообщил, что абонент не отвечает. Вот спасибо, сама бы не догадалась! Арина повторила вызов — та же история. И когда она уже собралась было отправиться к криминалистам лично, Сурьмин вдруг перезвонил сам:

— Извини, Вершина, я ствол отстреливал, в наушниках не слышно ни черта, — сообщил он вместо приветствия. — У тебя вопросы или что?

— Вопрос, Арсен Федотыч. Запуталась я, просвети меня как специалист. Калибр пять и шесть — это ведь типовой патрон?

— Ты про шубинскую «беретту»?

— В том числе. Так что?

— Ну… существует, конечно, кое-какая экзотика, но учти — это именно экзотика. То есть то, с чем не только ты, но даже я скорее всего в жизни ни разу не столкнусь. Так что да, типовой патрон, довольно слабенький, могу характеристики продиктовать.

— Не надо диктовать, ты мне на пальцах объясни. Вот у меня в производстве два выстрела в голову, оба из калибра пять и шесть, обе пули срикошетили внутри черепа от лобной кости… ну то есть в разных головах, неважно. Но в одном случае выстрел был произведен чуть ли не в упор, во втором же — пуля, прежде чем угодить в голову, еще и витрину по дороге разбила. То есть это как бы более мощный выстрел? Та самая экзотика, которой в жизни почти не встречается? Или я чего-то не понимаю и стекло — так себе препятствие, пробивной силы не снижающее?

— Да здрасьте! Конечно, препятствие. Тем более витринное стекло. Хочешь, я тебе таблицы покажу, какие следы оставляет стекло на головке пули?

— Хочу. Потом.

— Потом так потом. Это ты Шубина и убийство в галерее сравниваешь?

— Ну да.

— Сомневаюсь я, чтоб выстрел из пять и шесть, пробив витрину, мог дальше еще и голову пробить.

— Она в основание черепа попала, между двумя позвонками.

— И тем не менее. Сомневаюсь. Скользнула бы под кожей по кости или как-то в этом роде.

— А из винтовки? Пять и шесть ведь и винтовочный патрон?

— Вершина! Ну что ты несешь! Стреляет ведь не пистолет и не винтовка, стреляет патрон. Грубо говоря, у винтовки кучность будет выше, но мощность-то лишняя откуда возьмется? А тебе непременно надо, чтоб витрина выстрелом была разбита?

— А чем еще?

— Да чем угодно. Пацан камень швырнул или грузовик тяжелый рядом проехал. Или ботинком даже. Или два выстрела дуплетом. Как-то так.

— Спасибо, Арсен Федотыч, — она положила трубку.

Значит, выстрелов было все-таки два. Или вообще вся нафантазированная схема неправильная?

Пролистав материалы дела, Арина набрала номер Карасика. Тот, чтоб его, тоже не отвечал, что ж сегодня за день такой!

Отчаявшись дозвониться, она ринулась к нему в кабинет и у самой двери буквально налетела на «искомый объект». И даже поздороваться забыла:

— Ты смывы делал? С ладоней, на продукты выстрела?

— У кого? — опешил самый младший следователь подразделения.

— Ну хоть у кого-нибудь, — нетерпеливо пояснила Арина. — Нет, я не жду, что у всех, там человек тридцать присутствовало, если не сто. Но хотя бы у кого-нибудь?

— Ты думаешь, убийца смешался с посетителями? — прошептал он.

— Я не думаю, Андрюшенька, — раздраженно бросила она, — я спрашиваю — делал смывы?

— Я… я… — Карасик моментально впал в расстройство, даже носом зашмыгал. — Я как-то… Ну в самом деле, не у всех же присутствующих смывы брать — там такая толпа была. И я еще почему-то подумал, что стрелявший сразу в суматохе скрылся. Ну логично же так?

Логично… Эх, мальчик ты мальчик…

Устало, ни на что, конечно, не рассчитывая, осведомилась:

— И платье девушкино — не трупа, а той, что жива осталась, — его, конечно, не изымал?

Карасик вздрогнул и опять жалобно ойкнул:

— Ой, я…

Арина вздохнула. Да, похоже, все совсем безнадежно.

— Да, это я уже слышала. Ты не подумал.

— Да нет, наоборот, — перебил Карасик. — Я подумал, но ее мамаша такой скандал закатила, что я…

— Понятно… — она уже почти не слушала.

— Да нет, — повторил он. — Ты не думай, я не совсем валенок, я ей так и сказал, что это мне решать, какие следственные действия проводить.

— Очень за тебя рада, — Арина повернулась, чтобы уйти, но не сдержалась от последнего укола. — Только мне-то сейчас зачем про это рассказываешь?

— Потому что я… — Карасик чуть не плакал. — Она меня так из себя вышибла, что, когда они мне платье отдали, я…

— Отдали?! — взвилась Арина. — Так что же ты мне голову морочишь?! Только не говори, что ты в расстроенных чувствах его потерять ухитрился.

Он помотал головой:

— Нет, что ты… Но…

— Да ешкин же кот! Не томи уже!

— Я забыл… я про него забыл… теперь даже не знаю, где постановление об изъятии, — с убитым видом закончил Карасик. — Дурак полный, да? Гнать меня из следователей…

Арина не кинулась его целовать только потому, что побоялась — тогда он точно в обморок грохнется.

— Андрюшенька! — она всплеснула руками. — Ты не дурак, ты — чудо! Я тебя обожаю! Ты умничка и отличный следователь. Будешь по крайней мере. Сейчас просто молодой еще, эмоции играют, выдержки не хватает. Но это пройдет. И выдержка появится, и все остальное.

— Но как же… Ведь это… ведь процессуальное нарушение… это же теперь не улика…

— А вот это уже неважно, красавец ты мой! Не настолько во всяком случае, чтоб из следователей бежать. А вот про постановление попробуй вспомнить — ну не выбросил же ты его, а? Может, все не так плохо? Может, все еще даже и не плохо совсем?

Платье благополучно лежало в хранилище вещдоков. Вид у него, правда, был очень так себе — мятая, практически жеваная, заскорузлая тряпка, какой даже уборщица побрезгует. Кое-где, впрочем. сохранились шелковистые бледно-персиковые островки.