– Если и так, – пожал плечами Фрост, – то мне о том ровным счетом ничего не известно. Я говорю тебе, что продажа дома абсолютно законна.

– Законна, говорит мне работник банка! Но ты все еще не ответил на мой вопрос. Отчего все произошло так чертовски скоропалительно?

– Да просто потому, что никакой бюрократической возни с документами не потребовалось, – невозмутимо ответствовал Фрост. – У Кросби Уэллса не было ничего: ни долгов, ни страховки; никаких проблем не возникло. И никаких бумаг.

– Никаких бумаг?

– Во всяком случае, в его хижине ничего не нашли. Ни свидетельства о рождении, ни билета, ни лицензии. Вообще ничего.

Мэннеринг покатал в пальцах сигару.

– Никаких бумаг, – повторил он. – Что ты об этом думаешь?

– Не знаю. Может, он их потерял.

– А как теряют бумаги?

– Не знаю, – повторил Фрост. Ему не нравилось, когда его принуждали высказать свою точку зрения.

– Может, их сожгли? Кто-то решил от них избавиться?

– Кто бы? – слегка нахмурился Фрост.

– Ну, этот политик, например, – предположил Мэннеринг. – Лодербек. Он же первым оказался на месте событий. Может, как раз он в этом деле и замешан. Может, он и сообщил Левенталю про спрятанный в хижине клад. Может, он его обнаружил и рассказал Левенталю, а Левенталь рассказал Клинчу! Нет, глупость какая-то, – добавил он, опровергая собственную гипотезу. – Ему-то с того никакой выгоды, верно? И для иудея никакой. Разве что всем по ходу дела перепадет какой-никакой откат…

– Никому никакой откат не перепадет, – возразил Фрост. – Золото помещено на хранение в банк. Никто не может на него посягнуть. По крайней мере, до тех пор, пока не решится вопрос со вдовой.

– О да – вдова! – с наслаждением протянул Мэннеринг. – Ишь ты, какой поворот событий-то! Что ты думаешь о ней? Я с ней знаком, знаешь ли, – да, знаком. В девичестве она звалась Гринуэй. Я никогда не знал ее как миссис Уэллс – для меня она всегда была мистрис Гринуэй. Как она тебе, Чарли?

Фрост пожал плечами:

– Документы на ее стороне. Если брачное свидетельство окажется подлинным, продажу аннулируют и состояние достанется ей. На данный момент оно в руках чиновников.

– Но как она сама тебе, я спрашиваю?

Фрост раздраженно поморщился.

– Видная женщина, – проговорил он. – Я нахожу, что она очень красива. – Он сдвинул сигару в уголок рта и сжал ее зубами, – казалось, он слегка морщится от боли.

– Еще бы не красива! – радостно подхватил Мэннеринг. – Красива, а то ж! Играет мужчиной, как иная на фортепьяно играет, – а репертуар-то каков! Думаю, именно это и случилось со стариной Кросби Уэллсом: им поиграли, как всеми прочими.

– Этот их брак у меня вообще в голове не укладывается, – признал Фрост. – Что мог предложить старик вроде Кросби Уэллса – хотя бы и дурнушке, не говоря уже о красавице? Не понимаю, что ее привлекло; хотя что привлекло его – могу себе вообразить.

– Ты забываешь о его состоянии, – погрозил пальцем Мэннеринг. – Сильнейший афродизиак, между прочим! Разумеется, она вышла замуж за старика Кросби ради его денег. Он же накопил целое состояние на черный день, а ей оставалось только дождаться, чтобы он помер. Какие еще тут возможны объяснения? Она ж объявилась сразу после его смерти – как если б сама ее спланировала, тебе не кажется? О, Лидия Уэллс себе на уме! Высматривает пенни, нащупывает фунты. Такая если уж руку приложит, то к вящей своей выгоде.

Фрост ответил не сразу: рассуждения Мэннеринга заставили его вспомнить, зачем он пришел, и ему хотелось сперва собраться с мыслями, а потом уже объявлять о своем деле. Однако спустя мгновение Мэннеринг отрывисто рассмеялся и ударил кулаком по столу.

– Вот оно что! – воскликнул он в восторге. – Я так и знал! Знал, что ты во что-то да влип, знал, что выведу тебя на чистую воду! Ну, выкладывай, что там такое? В чем твое преступление? В чем загвоздка-то? Ты себя выдал, Чарли, – у тебя на лице все написано. Это что-то связанное с пресловутым кладом, да? Что-то насчет Кросби Уэллса?

Фрост потягивал бренди. Никакого преступления в прямом смысле слова он не совершал, но загвоздка действительно возникла, и да, связанная с кладом, и да, имеющая отношение до Кросби Уэллса. Его взгляд скользнул поверх плеча Мэннеринга к окну, и Фрост помешкал минуту, любуясь видом и подбирая нужную формулировку.

После того как обнаруженное в хижине Уэллса состояние было оценено банком, Эдгар Клинч сделал Фросту роскошный подарок, в благодарность за то, что банковский служащий поспособствовал сделке, – вручил ему банковский билет в тридцать фунтов. Эта сумма произвела на Чарли Фроста мгновенный опьяняющий эффект, ведь доходы его шли главным образом на содержание родителей, с которыми он не виделся и которых не любил. В восторженном угаре, впервые за всю свою жизнь, Фрост твердо вознамерился промотать всю сумму, причем немедленно. О своей нежданной удаче он родителям не скажет, решил он, и потратит на себя все до последнего пенни. Он поменял билет на тридцать блестящих соверенов и купил на них шелковый жилет, ящик виски, комплект переплетенных в кожу исторических сочинений, рубиновую булавку на лацкан, коробку дорогих привозных сладостей и набор носовых платков с монограммой – с его собственными инициалами на фоне розы.

А несколько дней спустя после этого приступа мотовства в Хокитику явилась Лидия Уэллс. Сразу по прибытии она посетила Резервный банк, объявив о своем намерении аннулировать продажу дома и имущества своего покойного мужа. И если сделка в самом деле будет признана утратившей силу, Фрост знал: ему придется вернуть пресловутые тридцать фунтов. Но перепродать жилет он уже не мог иначе как подержанную одежду; книги и булавку он сумел бы заложить, но за лишь ничтожную часть их стоимости; ящик виски он уже вскрыл; сласти были съедены; и какому олуху понадобятся платки с вышитыми чужими инициалами? В конечном счете ему очень повезет, если он вернет хотя бы половину потраченных денег. Он будет вынужден пойти к какому-нибудь из многих ростовщиков Хокитики и умолять его о ссуде; ему придется выплачивать этот долг в течение многих месяцев, а может быть, и лет; а хуже всего вот что: придется обо всем рассказать родителям. От такой перспективы его затошнило.

Но Фрост пришел к Мэннерингу не затем, чтобы признаваться, в какое унизительное положение попал.

– Ни во что я не влип, – коротко отрезал он, вновь обращая взгляд на хозяина, – но подозреваю, что здорово влип кто-то другой. Видишь ли, я не верю, что этот клад вообще принадлежал Кросби Уэллсу. Я подозреваю, что золото краденое. – Фрост нагнулся стряхнуть пепел с сигары и обнаружил, что она потухла.

– Так у кого же оно украдено? – осведомился Мэннеринг.

– Вот об этом мне и хотелось с тобою поговорить, – промолвил молодой служащий банка. В кармане его жилета были шведские спички; чтобы их достать, он переложил сигару в правую руку. – Мне не далее как нынче днем пришла в голову идея, и я решил с тобой посоветоваться. Насчет Эмери Стейнза.