В тот день Данилов в качестве подарка (он теперь частенько баловал жену различными культпоходами – театры, выставки, музеи) преподнес билеты на концерт классической музыки, проходивший не где-нибудь, а в Эрмитаже.

– Гайдн, «Прощальная»? – обрадовалась Полина. – Замечательно! Бегу надевать любимое платье!

…Осенний вечер. Дворцовая площадь в огнях. Камерная экскурсия по Эрмитажу перед началом концерта. Ночной дворец совсем не похож на дневной туристический – пустые залы, необычайно тихо.

Они застыли в галерее Рафаэля. Волшебные своды, полумрак…

Данилов неловко обнял ее и выдохнул:

– Спасибо!

Она ахнула:

– За что?

– За все!

Он сказал это очень серьезно, будто подчеркивая значимость сказанного.

Полина долго вглядывалась в темные своды галереи. Ей почему-то вспомнился день, когда после созерцания Родена они с Климовым стали любовниками… А еще вдруг вспомнился рассказ Набокова о том, как посетитель музея, выйдя в одну из дверей, оказался неизвестно в каком пространстве и времени. Что, если она, открыв ближайшую дверь, попадет в тот день с Климовым?!

– Хочешь подняться на третий этаж: импрессионисты, Роден? – спросил Данилов.

– Нет, не стоит, – испугалась она. – Идем, Иван, концерт уже начинается!

Они сидели в прекрасном зале среди величественных картин, и музыка плыла над дворцом и городом. Смахнув слезу, Полина не без удивления поняла, что вполне довольна своей сегодняшней жизнью.

* * *

Маша стремительно погружалась в депрессию. Сегодня после репетиции Палыч сделал ей замечание. Конечно, он явно не хотел ее обидеть и старался быть деликатным, но после слов режиссера Маша все равно почувствовала, как яд медленно разливается где-то внутри ее.

– Мария, что с тобой происходит? Ты стала несколько тяжеловата…. Видишь ли, роль Джульетты предполагает некое изящество… – Палыч замялся и сконфузился.

Маша сдержанно кивнула: да, мол, понимаю, приму меры. В гримерке она долго и пристально разглядывала себя в зеркало – м-да, годы, что ли, выходят на лицо? Кажется, и впрямь растолстела, на Джульетту никак не похожа, прав Палыч. И глаза грустные, потухшие… Бог с ним, с весом, а с глазами что делать?

Из театра она вышла совершенно понурая и вдруг, надо ж такому случиться, увидела Сашу! Они не встречались с того самого дождливого вечера, когда Маша караулила Бушуева у его парадного. Ей, конечно, часто хотелось вновь отправиться к тому дому или позвонить Саше, сделать что угодно, лишь бы вернуть его. Но всякий раз Машу останавливал страх вновь увидеть холод и безразличие в его глазах, как это было в тот вечер.

И вот, пожалуйста, – нежданная встреча! Саша эффектно вышел из дверей ресторана под руку с блондинкой неприлично модельной внешности. Ему и надо-то было пересечь всего пару метров до припаркованной напротив машины, но прошлое неминуемо настигло его. Увидев Машу, Бушуев смутился, сбивчиво пробормотал невнятное приветствие, поскорее запихнул блондинку в автомобиль и попытался сбежать от прошлого.

Придя домой, Маша первым делом бросилась к зеркалу и разревелась.

– Что с тобой, Маруся? – испугалась Татьяна.

Маша ответила, что видела Сашу.

– А чего ревешь? – спросила Татьяна.

Сквозь слезы Маша призналась:

– Потому что выгляжу черте как. И вообще… Толстая!

Татьяна растерялась, пробормотала:

– Маша, ты у нас такая красавица!

– Прекрати, Таня! Знаешь, с какой он девицей был! Ноги – во! Сиськи – во! Одним словом, блондинка!

– Мало ли с кем он был… А любит-то тебя!

– Вот у меня где ваша любовь! – закричала Маша.

У нее началась натуральная истерика.

– Что я хорошего от этой любви получила? Пусть бы он не любил меня, но был рядом! Понимаешь?

Татьяна только горестно вздохнула.

…Маша накрыла праздничный стол: бутылка хорошего вина, фрукты, торт. Она зажгла свечи, поставила в вазу влажные хризантемы. Как-никак праздник – Сашин день рождения. Может она, в конце концов, отметить день рождения любимого мужчины?! И неважно, что его давно след простыл, Маша-то все помнит, у нее вполне хватит сил любить за двоих.

Она налила вина и задумалась: где сейчас Саша, с кем? С блондинкой, брюнеткой, а может, рыжей? Впрочем, не все ли равно… Она включила диск с песней, которую любил Саша. Чистая лирика: сирень, стрижи, льняные локоны и нежный бессвязный лепет полночных откровений… Маша всплакнула, выпила еще вина и вслух, как если бы Саша сейчас ее слышал, поздравила его и пожелала счастья без примесей чего-то «грустного» и много новых хороших стихов.

Дверь распахнулась. В комнату вошла вернувшаяся с работы старшая сестра.

– Ты чего? – испугалась Татьяна, увидев Машу с полупустой бутылкой наедине. – Тихое пьянство?

Маша пожала плечами.

– Почему такая грустная, Маруся?

– Потому что все проходит!

– Все пройти не может. То, что было однажды, не может исчезнуть бесследно, – печально улыбнулась Татьяна.

Маша усмехнулась:

– Но я не могу найти утешение в этом! Хотя стараюсь… Часто роюсь в воспоминаниях, перебираю их, как книгу или фотоальбом. Помнишь лето, когда мне исполнилось девятнадцать? В то лето я была так фантастически счастлива, что его тепло и свет до сих пор освещают мою жизнь.

– Машенька, у тебя впереди много счастливых лет и солнечного света. Тебе рано жить воспоминаниями. Но я понимаю, о чем ты говоришь…

Сестры помолчали, потом старшая спросила:

– Как дела в театре, Маруся?

– Хорошо. Палыч дает мне лучшие роли. Скоро едем на театральный фестиваль в Москву. Почетно, престижно и вроде должно радовать!

– Я тебя поздравляю!

– Спасибо, – Маша горестно вздохнула, – хотя меня это не радует. Я давно ни в чем не вижу смысла.

– Так уж категорически ни в чем?

– Да. Именно. Вот послушай стихи моего любимца Введенского:

…значит, Бог меня лишил

воли, тела и ума.

Ко мне вернулся день вчерашний.

В кипятке была зима,

В ручейке была тюрьма,

Был в цветке болезней сбор,

Был в жуке ненужный спор.

Ни в чем не увидел смысла.

Бог, ты может быть отсутствуешь?

– Но это страшные стихи, Маруся! – ужаснулась Татьяна.

В ответ Маша лишь пожала плечами.

* * *

Татьяна подготовила восторженную рецензию на роман Сергея Листика, в которой написала, что это явление в литературе, и отправилась с нею к главреду.