– Промониторили стоки канализации, сделали биосэмплинг почтовых марок. А тут еще «ноуды» входят в обиход. Послушайте, я ведь вам не технический специалист. Я агент турбюро. Моя задача – выдать вам билеты и документы.

– Вот как? Это куда же?

– В Дублин. На официальную встречу.

– Нет уж. Давайте проставим точки над «i»: я лечу домой в Калифорнию.

– Кстати, мы, возможно, сумеем вам помочь в том, что там у вас происходит. У нас вообще не принято отбрасывать людей, а уж таких, как вы, тем более. Вы для нас, похоже, ценный актив. – Пейдж посмотрела с легкой игривостью, даже с кокетством. – Так что представим, что мы выходим на большую сделку. Из которой вам следует выжать максимум приятности и полезности.

Этот поворот для Лейлы был, пожалуй, даже более странный, чем биосэмплинг почтовых марок.

– Приятности?

– Да. Начать с того, что этот билет позволяет вам попасть в самый изысканный салон этого аэропорта. Там такие замечательные душевые.

Ее билет? И что это за коварный удар ниже пояса насчет душевых? Если честно, то принять душ Лейла была бы очень не прочь.

– А еще вот вам телефон. – Пейдж по глади столешницы придвинула ей очередную заманушку. – Он работает только в безопасном диапазоне, и иногда по нему можно слать только эсэмэски.

– Да не нужен мне ваш телефон. Если вам нужно мое содействие, то нужно приводить более обоснованную версию.

– Вот это и будет в Дублине. – Пейдж Тернер, допивая чай, постепенно выходила из роли. – А я всего лишь турагент, я же сказала. Вопросы связи я не курирую. Ну ладно, мне пора на встречу со следующим клиентом. – Она слегка прибралась за собой на столике: сунула в чашку ложечку, ткнула туда же салфетку. – Удачно вам оторваться в Дублине.

Лейла решила на такое не отвечать: возможно, у дамочки крыша слегка набекрень. Когда Пейдж поднялась уходить, она ограничилась вежливым кивком.

– Телефон я брать, наверное, не буду, – сказала Лейла, поглядев на дешевую «Нокию». – Зачем он мне.

Пейдж на это невозмутимо пожала плечами, держа на плече пузатую сумку-саквояж. Оглядев себя разок в витрине, она кивнула и деловито двинулась к зоне досмотра.

– Сумасбродка, – хмыкнула Лейла себе под нос.

Насчет своей сумки Лейла спохватилась не раньше чем минуты через две. Мысль прошила как-то разом, и, еще не сунувшись ничего проверять, Лейла уже знала: случилась какая-то ужасная пропажа. Это было ясно по тому, как внутри все опало.

Ну конечно: бумажник, ежедневник, мобильник, ноутбук – все бесследно исчезло. В глазах зарябило от сердцебиения, рот наполнился горечью. Лейла распрямилась и огляделась, ища глазами непонятно кого и что. Вид у нее был растерянно-обвинительный, как будто в голову ей тюкнул пущенный чьей-то глумливой рукой бумажный журавлик. Две минуты одиночества в текучей толпе – время, сравнимое с бесконечностью; мир все тот же, но уже необратимо иной. Что до официанток, то их в таких местах нет и быть не может. Подстава.

Ноутбук подменился жестянкой печенюшек примерно такого же веса и размера. Сдерживая шок, Лейла сняла с коробки крышку и увидела внутри, среди печенюшек, потертый портмоне. С осторожностью, уместной для чтения ворованного дневника, она его взяла и раскрыла. Внутри обнаружились документы на имя некой Лолы Монтес[45], которая, судя по всему, имела с Лейлой много общего и по внешности, и по жизни. Судя по кредиткам, пропуску в спортзал и визиткам ресторанов, проживала она на одном из побережий США. Водительские права калифорнийские, а читательский билет указывает на членство в Нью-Йоркской публичной библиотеке. Внешне Лола очень походила на Лейлу. И располагала уймой наличности: триста евро, сотня фунтов, двести пятьдесят долларов. Углубляясь, Лейла нашла салфетку с накорябанными номерами, уголок открытки из Канкуна, прозрачный пакетик – с пеплом, что ли? – откуда-то, наверное из Индии. А в третьем отделе лежало фото брата Лейлы Дилана и Скрэтча, ее давно почившего кота.

Лишь после этого Лейла возвратилась вниманием к фото на удостоверениях личности. Надо сказать, что Лейла на Лолу не походила; она ею была. То ли Лола Лейлой, то ли Лейла Лолой. Итак. Она сидела в аэропорту с пачкой высококлассных подделок, начисто обчищенная бригадой карманников, состоящей из одних женщин. Попробуй объясни такое – черта с два.

Вместе с тем ей дали около тысячи долларов. В ее собственном бумажнике налички было от силы пара сотен. Так что это и кражей назвать сложно. Может, деньги паленые? Или нет: наверное, ее завербовали в какой-то глобальный контрзаговор, по которому ей вменяется ехать в Дублин на встречу с вышестоящими исполнителями.

На Лейлу опустилось ледяное спокойствие. Страсти в ней выгорели, сменившись сосредоточенностью. Ей бы впору возглавлять горные восхождения и морские плавания: в зыбкие моменты безвыходности и метаний она неожиданно обретала стальную твердость и ясную голову. Когда Дилан однажды, шарахнувшись в падении о кофейный столик, распорол себе руку, именно пятнадцатилетняя Лейла туго обмотала ее полотенцем и, крепко сжав, держала кверху. Отец с посеревшим лицом был не помощник; ему она велела гнать машину в больницу. Мама только и делала, что слезливо причитала; Лейла попросила, чтобы потише. Может, поэтому она сразу поняла: сейчас лучше не дергаться и плыть по течению, пока не откроется какой-то просвет. Есть вероятность, что ее какое-то время уже используют втемную. Если ее здесь обчистили, а затем подкинули подложные документы после того, как она прошла досмотр, но еще не попала на рейс, то ее, если поставлена такая цель, вполне могут здесь задержать, а то и кое-что похуже.

Дешевка «Нокия» на пластиковой столешнице запиликала и зажужжала шмелем. На дисплее высветилось: «1 новое сообщение». Лейла нажала «Просмотреть»:

«Документы вернутся к тебе в Дублине, после встречи. Тогда же сможешь уйти – если захочешь. DD».

У Марка возникла проблема с билетом до Роттердама, где он должен был взойти на борт «Синеморья». Проблема с билетом состояла в том, что у представителя «Синеко» в Хитроу его не оказалось. Хотя именно этот человек отвечал за встречи-проводы, размещения, трансферы и дальнейшие переезды-перелеты всех управленцев «Синеко», ее высоких лиц и именитых гостей, курсирующих через Хитроу.

– Мистер Деверо, позвольте проводить вас в зал ожидания. Как только вопрос уладится, я за вами туда вернусь.

Марк спросил, нельзя ли лучше в частный зал «Синеко», что в зале вылетов, за тремя дверями без опознавательных знаков (уровень комфорта там устраивал даже самых привередливых вип-транзитеров). Но видно, то помещение было сейчас занято. Так что прислужник вызвал электромобиль, куда они с Марком сели и поехали – на заднем сиденье, лицами назад. Машина неторопливо жужжала по надраенным до блеска мраморным полам; панорама возникала из-за спины и уплывала, отчего-то навевая мысли о туннеле света, что возникает в меркнущем сознании умирающих (Марк о нем где-то читал). Вот в поле зрения вплыло багажное отделение и начало отдаляться, истаивая как бы в прошлом. Таким же образом народился магазин йогуртов и плавно ушел в небытие. Электромобиль при езде попискивал как спутник.