Но из «anvil» выдоилась одна только А, которую Марк присовокупил к остальным выявленным буквам. Что же все-таки нужно этому ленивому афористу? И что это за хрень: «shambu»? Какой-нибудь «Hubasm»?

Чирикнул мобильник. Сообщение от Нильса: «Место встречи изменилось. Ждите указаний».

Ну вот и здрасте. Одно дело просто ждать, а другое – ждать неизвестно сколько. Марк прикрыл глаза – сугубо для отдыха, не для сна. Насчет сна в зале было наглядное предупреждение: какой-то пузан в углу, время от времени дающий храпака. С обвисшей нижней губы блесткой нитью свисала слюнка, прямо на толстенный узел переливчато-лилового галстука.

«Busham», что же за «busham»? Может, какое-то растение или мера длины? Марк где-то слышал что-то подобное. Типа «двенадцать бушамов на фарлонг», или…

Марк встал, старательно собрал бумаги в стопку, надел пиджак, а также застегнул саквояж и поставил его рядом с собой. Положил в рот мятную таблетку. Подошел к стойке.

– Можно еще одну? – попросил он бармена. А у девушки, повернувшись, спросил: – Вы не слышали такое слово: «бушам»?

– Как-как? – встрепенулась она.

– Бушам. Бу-шам. Слово такое. Мера длины, что-то в этом роде?

– Наверное, бушель, мера веса и вместимости, – секунду подумав, сказала девушка.

Возрастом она была моложе, чем Марк, но вокруг глаз уже темноватые круги. Может, просто от недосыпа. Слегка взъерошенная, но при этом красивая – типа как на рекламах геля для волос, где красота подается непременно взъерошенной.

– А, ну да, – Марк прикусил губу. – Действительно, бушель.

Девушка снова углубилась в блокнот, но как будто что-то передумала.

– А зачем это вам?

Почему спросила, непонятно. То ли из снисходительной вежливости, то ли вправду из интереса. Пока можно истолковать и так и эдак.

– Да это я так, редактирую кое-что. Думал, может, опечатка.

– Похоже на «ambush»[49], только слоги переставлены, – сказала она.

Бл-лин. А ведь точно «ambush». Именно.

– Точно, «ambush», – вслух повторил Марк. – Спасибо.

– Да нет проблем.

Бармен воткнул в напиток корешок сельдерея.

– Да ладно, сойдет и так, – махнул рукой Марк, но уже после того, как чертов индус выкинул сельдерей в раковину; получилось так, будто он вообще согласен на все и прощает в том числе и этот мерзкий корешок. В общем, Марк поневоле выглядел козлом, а когда попытался спасти положение, выводя при выпивании носом какую-то идиотскую мелодию, то ощутил себя еще гнусней – конченым гондоном. От растерянности он выложил на стойку десятифунтовую банкноту и ретировался к своему дивану.

Так, ладно. «Ambush» дало еще две буквы, А и Н. Итого в распоряжении теперь имелось C, K, S, A, A, A и H. Значит, первое слово в трехсложной фразе – это, очевидно, артикль А. Приставим его к обоим оставшимся словам – что получится? «A wash cak»? «A cash kaw»? Третье слово в обоих случаях полная бессмыслица.

О, как Марк себя порою презирал. На своих семинарах он всегда предостерегал от жалости к себе – этого жуткого, известного всем изъяна личности с призвуками сопливости, слезливости и зажатости. Ну а как быть с откровенным самопрезрением, тем более когда оно обоснованно? Неужели ты никогда не приходишь в ужас от самого себя? И речь тут не о казусе с напитком, не о полуденном пьянстве и не о том, что ты лопухнулся на детской игре в слова, когда тебе по контракту нужно через две недели сдать книгу. Дело в твоей общей бесчестности; в той твоей части, что вечно юлит и норовит подстроиться под соответствующий угол любой ситуации. Возможно, что такое иногда бывает с каждым. Приходится иной раз кривить душой, привирать и подыгрывать. Но ты-то дошел до точки, когда вся твоя жизнь стала игрой. Насколько лучше, должно быть, чувствуют себя люди, которым из-за прямоты, пусть даже негибкости, не приходится так пресмыкаться. Как раз сейчас он, по всей видимости, испытывал жалость к себе потому, что показалось, что в нем образовалась невидимая преграда. И если автобусы могут выдвигать подножки для инвалидных колясок, то мир должен как-то поддержать его.

Та девушка чем-то походила на его бывшую, только в более экзотичном варианте. Половиной ума его тянуло вернуться к стойке и попытаться возобновить с ней разговор. Как и в его бывшей, в ней чувствовалась некая ершистость, но это была та самая стенка, в которой ему хотелось проделать брешь. Его бывшая. Думать о ней сейчас повергало в самоуничижение: ведь он тогда сам все изгадил. Что, если тебе на нечто подобное отпускается один-единственный шанс? Что, если ты уже допустил неверных решений столько, что еще одного твоя жизнь не потерпит: как ни утрамбовывай, места больше нет? Что тогда, ты, автор пособий самопомощи? Пять минут подобных мыслей начинали уже тревожным образом сказываться на работе сердца, словно мышцы его рвались и это сказывалось на притоке крови. Но ведь этого не может быть? При приступах взволнованности первое правило – это «никому о них не говорить». Или если да, то хотя бы представить это так, чтобы у других сложилось впечатление: то состояние обусловлено твоей высочайшей ранимостью и тонкостью души. Чего здесь не надо, так это жаловаться, тем более чтобы выход – не курить, не пить – лежал на поверхности. Вторая заповедь (а по сути, первая), это «Не забывай дышать» (сейчас Марку открылось, что она на самом деле – это шаг от Первого по Десятый). Что же такое происходит вверху грудной клетки? Если сердце сейчас остановится, успеет ли сюда с дефибриллятором тот холеный стюард? Пару минут Марк следил за дыханием, озирая из окна величавые равнины, и рвущееся в клочья сердце немного унялось (или же это он отвел от него свое внимание). Вон там снаружи припаркован (припаркован?) «Боинг-747». «Как грациозен лебяжий клюв того самолета», – подумал он. Марк дал себе утонуть в кожаных подушках дивана, извиняясь перед своим телом и давая ему зарок: еще одна «Мэри» ему не нужна. Вода со льдом – вот выход.

И Марк возвратился к стойке.

На этот раз девушка заговорила с ним сама.

– Как идет редактирование? – с милой улыбкой спросила она.

Шаг № 7: «Предлагайте себя».

– Если честно, я ничего не редактировал. Просто играл в «джамбл». Вы с этой игрой знакомы?

– Нет.

Марк показал ей сложенную страницу, уже несколько измочаленную.

– Эта вот штукенция? – спросила она с изящной задорностью. – Я думала, это какие-то карикатуры.

– Вроде того. Но их надо еще и разгадывать.

У подошедшего бармена Марк попросил стакан воды.

– Сказать вам об этом я постеснялся: «джамбл» – игра не сказать чтобы заумная. Наверное, ужасно глупо? Лгать о таких вещах незнакомому человеку.

– Глупо или нет, не знаю, – ответила она. – Наверное, глупее все-таки попасться на лжи.