услышал какое-то кодовое слово, а теперь, если будешь болтать…

– …Поймут, что Марта на самом деле не читает мысли, – так же тихо закончила фразу Мерав.

Мишель лишь сцепил пальцы и продолжил:

– Ты знаешь, каково это – быть способным обнимать кого-то, тихо, не слыша мыслей, по-настоящему? Больше тридцати лет прошло с тех пор, как я в последний раз так кого-то обнимал, обнимал свою вторую половинку. Не могу описать тебе, насколько это важно было для меня, для нее, для нас. Словно другой мир. Внутри этой тишины по-настоящему соединяешься с другим, по-настоящему видишь другого человека. Я сразу заказал еще этого вещества, конечно, для нее и для тех читателей мыслей, которым хотел его раздать. Мы начали переписываться с господином Конфеткой почти каждый день. Приехал еще один мотоциклист, уже другой человек, и привез целую коробку. Раз в день, по утрам, Марта принимала четверть чайной ложки, и этого хватало на сутки. Все было нормально.

Но потом что-то разладилось. Этот Конфетка начал предлагать и просить странные вещи. Сначала хотел, чтобы я просто был его специальным агентом и продавал порошок другим читателям мыслей, это было логично. Потом попросил продать ему мой список читателей мыслей, чтобы самому выйти с ними на связь. Пойми, я ведь уже годами веду этот список. Начинал с имен нескольких людей, которые были со мной в эксперименте и которых я запомнил, потом долгие годы проводил расследование. Это совершенно конфиденциальная информация, данные людей, которые очень беспокоятся о своей безопасности, которые не хотели бы, чтобы кто-то появлялся вдруг у них на пороге. Но он настаивал, обещал мне, что все будет только по согласованию, и у меня не возникло подозрений, что происходит что-то не то…

Потом Конфетка начал мыслить глобально. Хотел продавать установки для городских систем водоснабжения, которые бы «нейтрализовали» всех жителей. Это позволит читателям мыслей жить в городах с обычными соседями. Еще хотел создать сеть дилеров, которые будут поставлять порошок под видом витаминов во все магазины с товарами для здорового питания. Постепенно его планы становились все более наполеоновскими и все менее приемлемыми. Когда он написал – как бы в шутку – о том, чтобы запустить вещество в городскую систему водоснабжения, я понял, что имею дело с человеком преступного склада. Но это была всего лишь переписка. Настоящей проблемой было само вещество.

Он мне, конечно же, наврал. У вещества оказались побочные эффекты. Изменения происходили относительно медленно, но уже спустя неделю я мог бы их заметить, если бы не был так сосредоточен на себе. Это вещество изменило Марту, ее поведение, ее характер. Мне стыдно признаться, но первым на это обратил внимание Хагай, не я. «Что с ней случилось, – спросил он меня, – почему она вдруг стала такая тихая?» Из активной, смешливой, жизнерадостной женщины она постепенно превратилась в тень самой себя. Перестала смеяться, ее движения замедлились. Она превратилась в тихого, грустного, погруженного в себя человека. Это была уже не та женщина, которая обнимала меня, с которой я ужинал по видеосвязи. Она стала другой, потухшей, утратившей надежду, потерявшей вкус к жизни.

Когда я наконец понял, было слишком поздно. Я попросил Хагая выяснить, кто же такой этот господин Конфетка, пусть разведает, кто стоит за всем этим. Но поиски заводили в тупик. Единственное, что удалось обнаружить, – это то, что вещество, которое я посылал в лабораторию, на самом деле в нее не попало. Результаты, которые я получил, те самые результаты, которые успокоили и подбодрили меня, были фальшивые. Мы и понятия не имели, что это за порошок.

Я решил оборвать все связи. Я изводил себя из-за того, что эгоистично заставил Марту принимать «белый экран», приходил в ужас оттого, что отправил некоторых людей из своего списка к господину Конфетка, что существует свидетельство нашей переписки. Но этим дело не кончилось. Когда Марта попыталась прекратить прием этого порошка, проявились физические побочные эффекты. Начались приступы, ее трясло, она теряла самоконтроль, у нее начались галлюцинации, в которых она видела, как калечит сама себя. Это был кошмар, это было жутко. В итоге пришлось вернуться к приему порошка. И все, мы оказались в руках у этого Конфетки.

Когда начались убийства, я не думал, что тут существует связь. Не верил, что речь вообще идет об убийствах. Мы с Мартой сюда приехали не для того, чтобы избежать нападения, с чего вдруг? Мы надеялись, что проведем здесь несколько дней, а потом все успокоятся, поймут, что боялись напрасно, а мы попросим Шапиро вылечить Марту. Он не нравится мне особо, это верно, ни он, ни эта его Мерав…

Мерав горько улыбнулась за нашей спиной. Он не слышал ее слов, сказанных недавно, не подозревал, что она рядом, а может, знал, но ему было все равно.

– Я думал, что Шапиро может нам помочь исследовать это вещество, понять, как облегчить ломку. А пока Марта продолжала принимать небольшие дозы, тот минимум, который нужен, чтобы никто не слышал ее мыслей.

Только вот дни шли, приезжали новые и новые люди. Марта продолжала угасать, тонула, погружалась глубже и глубже, а я наконец осознал, что убийства действительно происходят и за всем этим стоит Конфетка. Я не был уверен до конца. Ждал «дымящегося пистолета», неопровержимого доказательства. И тогда я рассказал бы вам все, абсолютно все. Я не хотел рассказывать, пока не был уверен. Потому что это добило бы нас, убило бы мое доброе имя, превратило Марту в чужака, окончательно разрушило бы нашу пару. Я слишком любил ее, чтобы допустить это. По крайней мере, я сам себе так говорил. Может быть, на самом деле я слишком сильно любил себя. Откуда человеку знать, каковы его истинные мотивы? Свои мысли же не прочтешь…

Твой приезд должен был стать тем самым «дымящимся пистолетом». Уничтожают не случайных читателей мыслей, а конкретно тех, кто был связан с законом. Ты работаешь на следствие, еще та девушка, тайный агент, Эрика, фокусник Ланс тоже помогал французской полиции. Кроме меня, об их профессии очень мало кто знал. Тем не менее убийцы как-то разнюхали. Понятия не имею как. Ланс и Эрика были в моих списках, но откуда их преследователи смогли узнать, чем они занимаются? И все же я продолжал сомневаться. Потому что мог оставаться уважаемым Мишелем Менделем, Мишелем Менделем – председателем Объединения.

– О боже, какая тупость… – тихо пробормотала Михаль позади нас.

– Михаль! – тихо шикнул на нее Даниэль.

– Что? Ну что? – ответила ему Михаль. – Все думают так же, скажешь, нет? Даже