Но юрист сказал, что разговор не для телефона, и, узнав о плохом самочувствии Ольги Петровны, заявил, что сам приедет к ней в гости, потолковать. Подробно выспросил адрес и положил трубку. К обеду представительский «лексус», перемесив грязь единственной улицы, остановился у завалившегося на сторону забора. Полозов, открыв завертку калитки, вошел на участок, осмотрелся и горестно вздохнул, разглядев будку сортира, сколоченную из листов жести и негодных досок. Ступая осторожно, как сапер по минному полю, поднялся на крыльцо. Оказавшись в темных сенях, не сразу сообразил, куда идти, плечом сорвал с гвоздя корыто и дорожный велосипед без колес.

Оказавшись в горнице, смахнул с плаща паутину. Присев у изголовья кровати, вытащил гостинцы, купленные по дороге. Пяток яблок, веточку винограда и томатный сок. Не зная, куда положить угощение, пристроил его на подоконнике. Дунаева – важный клиент, заплативший вперед за дело заведомо проигрышное. Она все еще надеется на случай, на слепую удачу. Пусть горькую пилюлю правды подсластят хоть эти яблоки.

– Послезавтра суд с Гвоздевым, – сказал юрист, запоздало вспомнив, что даже не поинтересовался здоровьем Дунаевой. – Ах, да, самое важное – из головы прочь. Как самочувствие? Выглядите вы… Впрочем, женщинам говорить такие вещи не рекомендуется. Лучше промолчу.

– Я в порядке, – сказала Дунаева. – Только надо отлежаться пару дней.

Полозов взял градусник и сделал вид, будто обеспокоен.

– Тридцать восемь и два, значит, вы не совсем в порядке. Лекарства есть? Или отправить водителя в аптеку.

– Не беспокойтесь, лекарства подруга привезет. А до аптеки тут двадцать верст.

– Кто же вас, любезная, загнал в эту дыру?

– Я не хочу жить на Рублевке.

– Понимаю, все понимаю. Воспоминания бередят душу, – не дал договорить Полозов. – Перед глазами стоит ребенок. Весь такой беззащитный без любимой мамочки. Просто сердце разрывается. Я сам разводился. Поверьте мне, прошел все круги этого ада. Итак, к делу: на судебном заседании выступит адвокат из нашей конторы. Предъявит справку от врача. Заседание отложат дней на десять в связи с вашей болезнью. Это будет последняя отсрочка. Думаю, выигрыш во времени нам не помешает.

– Пожалуй, – кивнула Дунаева.

– Ваш брат жив. А мой сотрудник Дима Радченко сделает все, чтобы найти его и доставить в Москву. Так сказать, инкогнито. Здесь с ним, в смысле с вашим братом, поработают лучшие специалисты. Подскажите, что говорить на следствии, как вести себя на допросах. В чем сознаваться, от чего отпираться. Собранные доказательства хлипкие. Он получит подробнейший инструктаж. Все следственные действия будут проводиться в присутствии адвоката. Это наша принципиальная позиция. Так что шансы Петрушина выйти сухим из воды – выше среднего. Да что там говорить, гораздо выше. Если и дойдет до суда, тот же Радченко разорвет прокурора на куски. Будьте уверены.

Полозов помолчал минуту, собирался с мыслями и принюхивался к запаху кислой капусты. Запах ему не нравился.

– Но дело портит эта грязная история с фотографиями, которые сделал ваш бывший любовник. Теперь карточки у Гвоздева. Мне нужно знать, можно ли полюбовно договориться с вашим бывшим супругом. Собственно, я за этим и приехал. Нужно выманить фотографии и уничтожить их. Иначе ваша карьера, ваша жизнь… Если Гвоздев пустит в ход этот козырь, вам придется пережить много унижений. И по линии моей фирмы мы ничем не сможем помочь. Возможно ли выкупить фотографии?

– Гвоздев их не продаст, – покачала головой Дунаева. – Ни за какие деньги.

– Можно ли обманом или другим способом узнать, где он их прячет?

– Это пустой вопрос. Гвоздев наверняка арендует банковскую ячейку. До фотографий не добраться.

– Может быть, сделать предложение, от которого он не сможет отказаться? Скажем, вы соглашаетесь на все условия. Отдаете деньги, собственность. А сын остается с вами.

– Это предложение Гвоздева не заинтересует. Есть только один способ победить. Первое: доказать, что мой брат не причастен к убийствам женщин в Краснодаре. Второе: забрать у Гвоздева фотографии. Как это сделать, я не знаю. Но должны знать вы.

– Я не господь бог.

Полозов сник. Ему хотелось встать и уйти, потому что говорить больше не о чем. Этот бой фирма «Саморуков и компаньоны» проиграла вчистую. И так ясно: муж получит все, что хочет получить. Деньги, недвижимость и, главное, ребенка. А после развода Гвоздев наверняка сделает все, чтобы втоптать имя Дунаевой в грязь. Полная капитуляция. Сдача противнику на его условиях.

Если быть честным перед самим собой – а быть честным перед собой не очень хочется, – надежда на то, что Радченко вытащит брата Дунаевой и доставит его в Москву живым и невредимым, ничтожна. Детектив Тихонов погиб при невыясненных обстоятельствах. И жив ли сам Радченко – большой вопрос. И где искать Диму? На каких-то болотах у моря? Смешно. И время поджимает. Суд даст последнюю десятидневную отсрочку. И что с того? Время не превратится в деньги. А спасительного шанса для Дунаевой не существует в природе. Но надо сохранять хорошую мину при плохой игре.

– Я надеюсь на лучшее. – Полозов поднялся на ноги и попробовал улыбнуться. – Жизнь полосатая. Черную полосу сменяет белая.

– Да-да, я знаю, – вяло махнула рукой Дунаева.

* * *

С раннего утра Радченко под присмотром опытного Федосеича махал лопатой. Хозяину взбрело в голову убрать все палатки, а самому вместе с охраной переселиться в землянку, потому что по радио передали, будто на следующей неделе ночи станут холодными. Он собирался поставить в землянке железную печь и сколотить нары.

Грунт – один песок с камушками, поэтому работа шла не то чтобы весело, но споро. Федосеичу не дали пофилонить, старику пришлось тоже взяться за лопату. Он работал молча, часто останавливался, поплевывал на ладони и снова принимался ковырять землю. Мужиков на вездеходе куда-то увезли, а когда Радченко поинтересовался, куда возят работяг, напарник, сплюнув через губу, ответил:

– Много будешь знать – скоро подохнешь.

Когда молоток ударил в рельсу и начался завтрак, состоящий из рыбной похлебки и черствого хлеба, пропахшего плесенью, Радченко насчитал девять едоков. В лагере осталось четыре мужика, люди Тарана, да они с Федосеичем. И еще повар и сам Таран, который питался отдельно, в своей палатке. Среди работяг на противоположном конце стола сидел и Олег Петрушин. Он ел медленно, словно через силу, иногда посматривал на Радченко, но в этом взгляде не было ни любопытства, ни надежды.

После завтрака, когда Радченко мыл в тазу миски, он отметил, что художник не занят в коптильном цехе. Вместе с одним из охранников они сколотили козлы и теперь распиливают ветхие доски, сваленные возле барака. Видно, хозяин дал команду подготовиться к холодам капитально. Радченко никуда не спешил, выжидая момент, чтобы подойти к художнику. Он протер миски засаленным вафельным полотенцем и взялся за ложки, когда заметил, что распиловка досок остановилась. Напарник художника, повесив на плечо карабин, неторопливо поплелся к сортиру, а Петрушин присел на каменный валун и подставил лицо солнечным лучам.