Гетта сидела на замерзшей земле, подобрав под себя юбки. Совершенно неподвижно, положив на колени руки в перчатках. В руках у нее ничего не было, но она держала их перед собой ладонями кверху.

На дорожке осталась ее корзинка. Когда я приблизилась, Гетта не повернула голову. Ее безучастный взгляд был устремлен вперед.

– Гетта! Гетта, что ты здесь делаешь? Так ты простудишься и умрешь.

Я схватила ее за плечо. Мне показалось, что у меня в руках кукла, податливая и бесчувственная. В ее волосах искрились кристаллики инея. Сколько же она просидела вот так, на сырой земле, давно ли Лиззи оставила ее?

– Гетта. Дай мне руку, вставай.

На заиндевелой траве вспыхнули, заиграли последние лучи заходящего солнца, на мгновение ослепив меня. Присев, я схватила Гетту за руки – перчатки были липкие, в зеленых пятнах от сока трав. От них исходил аромат тимьяна и еще какой-то запах, более глубокий, горький. Рывком я поставила девочку на ноги.

– Ты рвала травы прямо руками? – я заглянула в корзинку. Она была полна сорняков и чертополоха. – Где же твои ножнички?

Гетта сунула руку в кармашек передника. На лезвиях блеснул холодный свет, когда она защелкала ими: чик-чик. Ножницы показались мне ржавыми, с бурым налетом на кольцах.

– Нужно отдать их точильщику, пусть почистит и наточит.

Я повела девочку к дому. Она больше походила на мертвую, чем на живую – бледная, как воск кожа и тусклые, погасшие зеленые глаза. У меня изо рта вырывались клубы пара, ее же дыхание было совсем легким, почти незаметным. Только однажды около ее носа появилась тонкая струйка пара, легкая, как дымок погасшей свечи.

Я переодела Гетту и положила ей на постель меховое одеяло. Сама развела огонь в камине. Потом накрыла клетку с воробьем, а около кровати поставила одного из деревянных компаньонов – как она любит.

В трубе завывал ветер, а мы сидели, глядя друг на друга. Только мы, соучастницы. Вдвоем мы с ней разрушили семью. Но ветер все выл, словно предвещая, что впереди ждут новые страдания.

Гетта подняла руку. Она тянулась, тянулась ко мне, желая утешить…

Но нет. Меня она даже не замечала. Ее внимание просто привлекло бриллиантовое колье.

Я отстранилась, не позволив ей его коснуться.

Когда Гетта, наконец, заснула, я тихо вернулась на кухню. Уронив голову на руки, за столом спала Лиззи. Я присела рядом, прижалась к дорогому, теплому телу и слушала, как она тихо посапывает во сне. Меня вдруг осенило: эта старая морщинистая женщина на самом деле – единственная истинная связь между мной и Геттой. Я так тщилась воспитать примерную дочь и подругу, но, в конечном итоге, общего у нас с ней немного: только любовь старой служанки и смерть Меррипена.

* * *

Я, кажется, задремала, когда из холла послышались крики. Следом раздались шаги, тяжелые, неровные. Я тронула Лиззи за плечо.

– Лиззи, проснись. Они идут сюда.

Огонь уже почти прогорел. От каменных стен тянуло холодом. Во дворе неистовствовал ветер, он тряс дверь, колотил в окно. Я хотела выглянуть, но мороз расписал стекла ледяными узорами.

– Лиззи.

Она застонала, зашевелилась.

– Который час, госпожа?

– Я не знаю. Нам пора спать. Идем, я не хочу, чтобы нас здесь застали. Они вот-вот ворвутся сюда с песнями.

Мы уже собрались выйти, как вдруг раздался стук в дверь со стороны конюшенного двора. Я замерла. Кто мог явиться в такую непогоду?

В оконных рамах зазвенели стекла.

Стук повторился.

Лиззи, повинуясь своему долгу слуги, пошла было к двери. Я схватила ее за рукав.

– Лиззи… – я не могла выразить, до чего испугалась. Панический ужас охватил меня.

С другой стороны приближался шум – там веселились слуги.

– Я должна открыть, госпожа. Человек может замерзнуть до смерти в этакую бурю! – грубая шерстяная материя ее рукава выскользнула из моих пальцев.

Лиззи достигла двери как раз в тот миг, когда с другой стороны ввалились слуги. Марк – все лицо у него было покрыто красными пятнами – чуть не упал на вертел. За ним, хихикая, шла Джейн, следом стряпуха и несколько лакеев, без своих ливрей показавшихся мне незнакомцами. Их окутывал густой запах спиртного, усиливавшийся с каждым шагом.

– Вы только посмотрите! Что же это? Госпожа на кухне?

Бросив на них неодобрительный взгляд через плечо, Лиззи снова повернулась и потянула на себя дверь. Она распахнулась под порывом ветра, с силой ударившись о стену. Плитки пола тут же покрыл снег, немедленно начавший таять от тепла. Огонь заплясал в очаге, отбрасывая тени на потолок.

Пьяные слуги недовольно заворчали.

– Зачем ты открыла дверь, чтоб тебя? – заорал Марк. – Там же холод собачий, хуже, чем в аду!

В снежной круговерти вьюги мне никак не удавалось рассмотреть, кто же стучал. Я сощурилась, вглядываясь. В снегу что-то двигалось. Что-то невысокое, Лиззи по пояс.

– Ох! Господи помилуй, что это? – Лиззи отшатнулась назад, столкнувшись с Джейн. Теперь я его увидела: причудливое создание, черное, как черт, но с головы до пят испещренное белым. Оно рванулось вперед, что-то бормоча. Джейн завизжала.

– Пощады, – таким было первое внятное слово. Воцарилась тишина. Существо протянуло к нам свои темные руки. Все замерли. – П-п-пощады.

И я увидела, что передо мной не демон, а худенький ребенок, девочка, простоволосая, растрепанная, дрожащая от холода.

– Здесь не подают! – рявкнула на нее Лиззи. Еще никогда я не видела ее в таком испуге. – Мы не привечаем нищих попрошаек.

Я уже открыла рот сказать, что она может переночевать на конюшне. И вспомнила, что случилось в прошлый раз, когда я допустила незнакомого человека к стойлам.

Девочка замотала головой. Ее черные глаза показались мне странно знакомыми.

– Джосайя Бейнбридж, – пролепетала она – и было понятно, что английский язык ей не родной. – Я видеть Джосайя Бейнбридж. Пощады.

Вперед на нетвердых ногах выступил Марк, оттолкнув Лиззи.

– Не мечтай даже близко подойти к моему господину. Проваливай.

Я не смогла удержаться, у меня вырвался вопрос.

– Пощады? Кому?

Темные глаза обратились ко мне. На длинных ресницах сверкнули алмазы снежинок.

– Брат.

Пол покачнулся у меня под ногами. По коже побежали мурашки, и я ясно поняла в этот момент, что дар прозрения – это не мои необычные видения и сны, а гипнотическая сила в агатово-черных глазах этой девочки. Мне уже не было необходимости слышать имя, и все же оно было названо.

– Брат. Меррипен.

Джейн снова завизжала.