Она так и знала, что они непременно появятся: мелькание света перед глазами и журчащий шум в ушах. Детские воспоминания, ребяческая мысль, что, если покрепче зажмурить глаза, то доктор Шеферд ее не увидит.

– Я понимаю, что вы чувствуете. Я не могу притворяться, будто не понимаю намеков, которые вы вкрапляете в рассказ, хотя – из естественной деликатности – предпочел бы опустить завесу и обойти эту тему молчанием. Я полагаю, что именно это вы и сделали, миссис Бейнбридж: опустили завесу. Сначала под воздействием насилия, а потом из-за некой ментальной потребности, вы скрыли тот факт, что родители жестоко обращались с вами.

Если бы у нее еще оставался голос, она закричала бы: Нет, нет, говорите о чем угодно, только не об этом! Или она может? Какая-то часть ее, маленькая, трусливая часть, должно быть, хочет, чтобы об этом стало известно, а иначе она не стала бы про это писать, не стала бы делиться этим с доктором.

Шеферд прокашлялся.

– Верьте мне, миссис Бейнбридж, я глубоко вам сочувствую. Преданное доверие в таком юном возрасте, со стороны тех, кого мы инстинктивно считаем самыми дорогими людьми… И мать, которая должна питать и оберегать, а вместо этого…

Она надеялась, что уже исчерпала слезы, что перешла от них в засушливую пустыню, где они никогда не польются из глаз. Но вот – они хлынули. Горячие, стекающие на подбородок, не позволяющие дышать. Неужели все это время слезы были у нее, ожидая только момента, чтобы появиться?

– Я больше, чем когда-либо, хотел сказать вам, что это позитивное развитие. Внешне это так не выглядит – это заставляет вас сталкиваться с потрясениями и испытывать шок. Но ведь вы и так сталкиваетесь со всем этим, мисс Бейнбридж. Вам хватило сил на то, чтобы воссоздать в памяти все эти чудовищные издевательства. Я знаю, вы способны найти в себе силы и для того, чтобы вспомнить, что произошло в Бридже в ночь пожара. После этого мы сможем составить наше заключение. Мы сумеем обелить ваше имя.

Пораженная, она посмотрела ему в глаза: нежно-зеленого цвета весенних почек, ласковые, прощающие. Внезапно, с облегчением настолько острым, что оно ощущалось почти как боль, она осознала, что доктор на ее стороне.

Бридж, 1866

Комната вначале показалась Элси спокойной и ласковой. Предметы держались на почтительном расстоянии, их границы расплывались в дымке. Но ее охватила паника, когда она поняла, что, несмотря на сохранившуюся способность к ощущениям, она бесчувственна, нежива.

На потолке играла световая рябь. У Элси задрожали ресницы.

– Элси, – кто-то сжал ей руку. – Миссис Холт, приготовьте горячее питье! Живей! Она очнулась!

Внизу зазвенело. Звук был слишком резким, пробивался сквозь тихий баюкающий гул.

– Элси, милая Элси, слава богу, – постепенно черты Сары стали четче.

– Я не… – во рту был неприятный металлический привкус. Элси сделала еще одну попытку. – Почему я…

Образы мелькали в голове, не давая ей ухватиться за них. Она увидела оленя, потом спичку… Они опять уплыли.

– Не нужно разговаривать. Доктор сказал, что вам нужен полный покой. Я послала телеграмму мистеру Ливингстону, он скоро приедет.

Элси посмотрела вокруг себя. Все было на месте: массивный балдахин с резьбой в виде виноградных гроздей и цветов, умывальник, трехстворчатое зеркало на туалетном столике. Черты Бриджа возвратились, но расплывались, как давно забытый сон.

Скоро приедет Джолион. Джолион, ее маяк, ее якорь. Ей нужно цепляться за это. Но почему сейчас его нет здесь с ней? Он был расстроен, чем? Горевал и сокрушался о чем-то. Ма? Нет, Мейбл. Мейбл. Хелен. Элси резко села в кровати, вся в холодном поту.

– Хелен! Она была… она…

Сара положила руку ей на плечо, укладывая на подушки.

– Ш-ш-ш. Я знаю… – Она сглотнула. – Мы с миссис Холт были в церкви, говорили с мистером Андервудом о похоронах Мейбл. Но теперь, кажется… Придется нам теперь хоронить двоих.

Элси прикрыла глаза. Но оно все равно никуда не делось: румяное лицо Хелен, жутко изуродованное, глядело на нее с ковра.

– Как? Как это могло произойти?

Сара прерывисто вздохнула.

– Нам пришлось пригласить констебля из Торбери Сент-Джуд. А потом еще и инспекторов. Питерс дал показания. Полиция пришла к выводу, что произошел чудовищный несчастный случай. Они говорят, что Хелен, вероятно, решила почистить оленя, ну и…

Под веками у Элси замелькал свет.

– Но вы не верите им, Сара. Я слышу по вашему голосу. Вы не верите ни единому их слову.

Она почувствовала, как Сара придвинулась ближе.

– Нет, не верю.

– Расскажите мне.

Сара разрыдалась.

Элси широко открыла глаза. Мокрое лицо Сары пошло красными пятнами. Она судорожно всхлипывала, пытаясь перевести дух.

– Сара! Что такое?

– Это моя вина. Во всем этом виновна только я одна.

– Как вам только в голову пришло подобное?

У Сары задрожал подбородок.

– Я… о, как мне признаться, как это выговорить? Это я, миссис Бейнбридж. Я ук-крала ваши б-бриллианты!

К горлу Элси снова подкатила тошнота. Мейбл была невиновна, она не брала бриллианты. Невинная, она решилась пойти на этот акт отчаяния из-за ошибки Элси.

– Я лишь хотела что-нибудь на п-память о своей с-семье. А потом у Мейбл начались неприятности, и я – я растерялась. Я даже не предполагала…

Кровь, горячая, стекающая по ее рукам.

– Я собиралась во всем признаться на Пасху, – бормотала Сара. – Клянусь, я хотела сказать правду. Но потом Хелен предположила, что драгоценности украли компаньоны! Она… – Сара скривила рот, как от боли. – Она хотела снова их сжечь. Она забрала у меня Гетту и бросила ее в очаг на кухне!

Обессиленная Элси прижала пальцы к вискам.

– Я не понимаю. Почему она заподозрила компаньонов?

– Этого миссис Холт вам не рассказала. Элси, появилась еще одна компаньонка, на кухне, рядом с Мейбл. Новая, такую я раньше не видела, вроде кухарки.

У Элси руки покрылись гусиной кожей.

– Я только что видела компаньонку, Сара – это была моя мать. Она стояла у окна. В точности там, где раньше был отпечаток ладони.

– Вот видите? Их становится больше. Мне кажется, что огонь только усиливает их могущество. Их нельзя было предавать огню – и не стали бы, когда бы не моя глупость…

– Вы могли попросить у меня бриллианты, – оборвала ее Элси. – Я не отказала бы вам.

Сара уронила голову на грудь.

– Мне было так стыдно. Я сама не знаю, как… я словно не принадлежала себе в этот момент. Но не я одна. Гетта тоже была одержима ими, одержима компаньонами и бриллиантовым колье. Я порылась в записях, принесенных мистером Андервудом, разыскивая любые упоминания об Анне. Обыкновенно сведения о женщинах в документах XVII века очень скудны, но я нашла записи, посвященные Анне, из-за… из-за того, каким был ее конец.