Эксперименты с Cyberball показывают, как легко вызвать социальное страдание, но почему социальный остракизм оказывается столь болезненным? Большинство болевых реакций призваны предупредить организм о том, что ему нанесен или вот-вот будет нанесен какой-то вред. Одна из гипотез звучит так: социальная изоляция настолько губительна, что у человека в процессе эволюции даже появился механизм регистрации опасности такой изоляции. Эта опасность воспринимается как боль. Она призвана запустить механизмы подражания и восстановить положение в группе, грозящей нас отвергнуть. Как только опасность остракизма становится очевидной, мы активируем весь свой социальный шарм и изо всех сил стараемся понравиться. Мы становимся особенно дружелюбными и просто горим желанием оказать услугу любому члену группы. Мы можем стать угодливыми, во всем соглашаться с другими членами группы и заискивать перед ними, даже если они откровенно не правы.

Это первоначальная реакция на остракизм, но, если все попытки вернуться в группу потерпят неудачу, поведение человека принимает угрожающий оборот. У многих попытки вновь войти в группу сменяются в этих обстоятельствах агрессией против нее. Эта агрессия была экспериментально исследована в варианте шокового эксперимента Милгрэма, в котором испытуемые были уверены, что включают болезненный шум, чтобы наказывать других участников. При этом их просили самих установить начальный уровень шума (от 0 до 110 дБ), а перед выбором говорили, что по мере усиления шум вызывает все большие страдания и что 110 дБ — это максимум. Если перед началом эксперимента некоторые его участники (на самом деле подсадные утки, действовавшие по договоренности с экспериментатором) затевали с настоящим испытуемым ссору и как будто исключали его из группы, он в отместку назначал для них более болезненный уровень шума. Если же испытуемый не воспринимал остальных как группу, уровень шума назначался более скромный.

Иногда жертвы остракизма могут быть совершенно ни при чем. В другом эксперименте на эту тему отвергнутые добавляли в пищу следующему участнику неприятный острый соус, даже если знали, что он невиновен. Это экспериментальный эквивалент смещенной агрессии, когда человек, у которого что-то где-то пошло не так, пинает ни в чем не повинную собаку. Судя по всему, для многих агрессия — просто способ отомстить несправедливому миру, когда их кто-то обидел мыслью или действием. У некоторых это желание может принимать крайние формы.

О счастье, которое я мог бы испытывать среди вас, гедонистов, если бы считался одним из вас, если бы только вы не за…али меня до смерти… Спросите себя, что такого вы сделали со мной, что я решился расквитаться с вами.

«Манифест» Чо Сын Хи, описывающий устроенную им в дальнейшем стрельбу в Виргинском техническом университете

Для многих худшее в мире — быть отвергнутым другими (представьте, что вас вытолкали за дверь, послали к черту, забанили, расфрендили). Не важно, как именно это было сделано. Всё это способы и формы остракизма. Быть исключенным из группы означает психологическую смерть.

Кроме того, изгнание из группы — это форма нефизического притеснения, которое иногда приводит к катастрофическим последствиям. В США, по оценке Центра по контролю заболеваемости, ежегодно кончают с собой примерно 4600 детей в возрасте от десяти до четырнадцати лет. Притеснение среди подростков всегда связано с депрессией, одиночеством и мыслями о самоубийстве. Хотя непосредственная связь между жестоким отношением сверстников и самоубийствами не доказана, мысли о самоубийстве считаются одним из серьезнейших факторов риска. Причем страшна не всегда физическая жестокость; иногда важнее социальная изоляция, которую обычно влечет за собой притеснение со стороны сверстников. Голландское исследование 4811 школьников в возрасте от девяти до тринадцати лет выяснило, что и для мальчиков, и для девочек социальная изоляция опаснее и страшнее, чем физическое насилие. При наличии выбора подростки предпочли бы получить пару тумаков, нежели быть отвергнутыми; те, кому пришлось пережить то и другое, говорят, что социальная агрессия переносится тяжелее. Сильнее всего здесь шокирует, пожалуй, тот факт, что многие учителя не считают социальное исключение столь же дурным, как физическое притеснение. Иными словами, его не только труднее отслеживать или пресекать, поскольку учителя его часто не замечают, но и сами они часто относятся к нему довольно терпимо.

Исключение из группы часто сопровождается еще одним токсичным чувством — унижением, возникающим из-за насмешек со стороны группы. Никто не в состоянии спокойно терпеть публичное попрание своего достоинства, потому что без достоинства жизнь теряет смысл. Человек, считающий, что его унизили, порой способен на страшную месть. Если его агрессия не обратится на него самого и он не покончит с собой, он может направить ее на других. Такие люди теряют разум и идут на массовое убийство.

Массовые убийства из ярости — крайние последствия социального исключения. В одной из аналитических работ, посвященных массовым расстрелам в учебных заведениях США, таких как Виргинский технологический и Колумбийский университеты, выявлено, что в тринадцати из пятнадцати случаев преступники подвергались социальному остракизму, о чем так живо говорится в «Манифесте» виргинского стрелка. Другие просто пытались таким образом нанести максимальный вред обществу. Во время Данбланской бойни в школе Томас Гамильтон выбрал своими жертвами самых невинных — детей — в качестве возмездия взрослым, посмевшим усомниться в его пригодности на роль руководителя скаутов и вожатого. В письме, адресованном прессе, BBC и королеве, он высказал возмущение своим увольнением из скаутов — а ведь ситуация эта назревала в течение 25 лет на фоне слухов, обвинений в том, что Гамильтон — извращенец, и насмешек местных жителей. Мы пока недостаточно знаем о бойне в Сэнди-Хук в 2012 г., но стрелявший там Адам Лэнза явно стремился причинить как можно больше страданий, и опять — детям. Что должно произойти с личностью человека чтобы его совершенно не трогали страдания окружающих?

Можно было бы возразить, что дело не в том, что эти убийцы слишком мало заботятся о других, а скорее в том, что другие беспокоят их слишком сильно. Их больше волнует, что о них думают окружающие, чем жизнь их жертв, их семей и, в конце концов, собственная жизнь. Все эти жестокости — примитивная демонстрация, цель которой — быть замеченным. В искореженном сознании этих людей живет мысль, что таким образом они расквитаются с этим несправедливым миром.

Большинство из нас живет относительно нормальной жизнью без крайностей вроде остракизма или насилия, но все мы знаем, что такое быть исключенным из группы. Даже не сталкиваясь с крайностями, мы постоянно пытаемся добиться одобрения окружающих, причем иногда гоняемся за таким одобрением чересчур рьяно. Почти все, что мы делаем, мотивируется нашей тревогой о том, что подумают другие и как они нас оценят.

Если спросить человека о его устремлениях и целях, то большинство заговорит об успехе — мечтают о нем многие, но мало кому удается его добиться. Успех как раз и определяется тем, что думают о вас окружающие. Даже у материального богатства есть этот забавный аспект. Мы хотим иметь больше денег, чтобы купить больше символов успеха и обрести в результате более высокий статус в группе. Нематериальный успех, такой как слава, опять же определяется тем, что думают другие. Каждый писатель пишет в надежде на то, что его книги будут читать многие. Каждый художник мечтает о том, чтобы его работами восхищались. Каждому певцу или актеру нужна аудитория. Каждый политик нуждается в поддержке. Даже одинокий взбесившийся стрелок ориентируется на то, что думают другие.