Брин вызвалась идти за водой в числе первых, но родители ей запретили.

– Если бы не ради блага далля, думаешь, я сама бы пошла? – спросила у нее Сара.

– Это опасно! Мы понятия не имеем, что они могут с нами сделать. – Дэлвин крепко обнял дрожащую жену.

Персефона, Мойя и Сара возглавили колонну и направились в обход чертога. Они прошли мимо свежевспаханной черной земли огорода Киллианов, где уже показались всходы фасоли. Затем женщины двинулись вдоль поленницы свежих дров, которую сложили сынишки Вив и Брюса-пекаря. Подойдя к чертогу и колодцу, Персефона заметила возле домика Сары Рэйта с Малькольмом, наблюдающих за процессией.

Фрэи тоже наблюдали.

В лагере возле колодца осталось всего трое фрэев, и Персефона с разочарованием отметила, что там нет ни Нифрона, ни Григора. С этими двумя она уже разговаривала, а вот знают ли другие фрэи рхунский – большой вопрос. На фрэйском Персефона изъясняться умела, хотя и с трудом. Все вожди рхунов должны были его знать, потому что фрэи собирали их для пересмотра старых договоренностей и обсуждения жалоб. Рэглан выучился у своего отца, Персефона переняла фрэйский, когда Рэглан занимался с их сыном. До Коннигера пока не дошло, что ему придется брать уроки у Персефоны.

По счастью, гоблина в далле не было. Уходившие в Серповидный лес галанты менялись, гоблин же неизменно сопровождал их каждый день.

Не считая ежедневных отлучек, фрэи в основном оставались в лагере: чинили одежду, точили клинки, полировали доспехи и тихо переговаривались. В то утро высокий фрэй, владелец длиннющего копья с грозным наконечником, сидел и протирал его тряпочкой. Рядом с ним расположился молчаливый фрэй, который заплетал волосы в косички и испытывал непреодолимую тягу к завязыванию узлов на веревке или на нитках, вылезших из его потертой одежды. Третьего звали Тэкчином.

Персефона несколько раз слышала его имя от других фрэев, в основном велевших ему помолчать. Тэкчин выглядел устрашающе: коротко обрезанные волосы, пристальный взгляд, шрам на половину лица и усмешка, почти не сходившая с губ. Шрам было трудно не заметить, ведь бороду фрэи не носили. Прежде Персефона считала, что та у них не растет, но с момента их прихода в далль она несколько раз наблюдала, как фрэи скребут лица лезвиями.

Когда вереница женщин подошла к колодцу, Тэкчин поднялся и встал у них на пути. Сара дрогнула, и Персефоне пришлось схватить ее за руку, немного сжав, чтобы подруга не споткнулась. Фрэй сложил руки на груди и смотрел, как приближаются женщины. И так беспощаден был его взгляд, что они невольно замедлили шаги. Сара дернулась назад, и даже Персефона с трудом переставляла ноги.

– Чего уставился? – крикнула Мойя.

Мойя! У Персефоны сердце замерло в груди. Ноги бы тоже замерли, не шагай она во главе процессии: трудно остановить двадцать человек, движущихся как одно целое.

– Любуюсь, – буркнул фрэй на языке рхунов, и двинулся к ней.

Вереница остановилась, сбившись в кучу. На этот раз Сара сжала руку Персефоны, причем до боли. Похоже, женщины не разбежались во все стороны лишь потому, что слишком перепугались и не могли двинуться с места.

И тогда Мойя сделала неслыханное. Она шагнула и быстро преодолела расстояние между собой и насмешливым галантом. Девушка ринулась вперед так решительно, что висевшие на шесте над ее плечами пустые тыквы с глухим звуком застучали друг о друга.

– Тут тебе не балаган, знаешь ли! – воскликнула Мойя с тем же дерзким презрением, с которым отказала пригласившему ее на танец Хиту Косвэллу. – Нам нужна вода. Почему бы тебе не помочь и не перестать таращиться?

Все и вздохнуть боялись, пока эти двое мерили друг друга взглядами. Потом трое фрэев расхохотались. Тэкчин покивал и протянул руку. Мойя смутилась. Под помощью она имела в виду просьбу убраться с дороги, но он понял ее слова буквально. Когда она не откликнулась, фрэй сам снял шест с ее плеч. Мойя стояла как вкопанная, будто вокруг нее кружила пчела. Тэкчин отнес тыквы к колодцу и принялся доставать воду.

Женщины изумленно смотрели.

– Идите сюда и помогите мне, – велел Тэкчин остальным на языке фрэев.

Галант с копьем положил его на землю и взялся за веревку. Обвязав тыкву, он опустил ее в колодец. Фрэй с косичками подошел к Персефоне и забрал ее и Сарины тыквы. Он поднес их к колодцу, Тэкчин заполнил емкости водой.

– Как тебя зовут? – спросил Тэкчин у Мойи.

– А кто спрашивает?

«Не наглей! Ради всего святого, только не дерзи!» – думала Персефона. Ей одновременно хотелось прибить и расцеловать Мойю.

– Я Тэкчин, – ответил фрэй, обменивая полную тыкву на пустую. – Самый красивый и искусный из всех галантов.

Другие фрэи тут же громко фыркнули.

– Шрам утверждает иное, – заметила Мойя. – В том и в другом отношении.

Фрэи снова расхохотались, теперь уже громче.

– Красива и остроумна, – пояснил Тэкчин на языке фрэев.

Персефона порадовалась, что Мойя их не понимает. Подобное замечание – все равно, что факел для сухого дерева.

– Шрам? – Тэкчин перешел на рхунский и коснулся щеки. – Это знак качества, доставшийся мне от одного друга. Теперь-то он мертв, ясное дело, но он был превосходным противником и целился в горло. Поверь, шрам свидетельствует о моем мастерстве. Ну и как же твое имя или мне называть тебя Оленьи Глазки?

– Оленьи Глазки?! Ты серьезно? – Мойя недоверчиво закатила вышеупомянутые глаза. – От бога я ожидала чего-нибудь менее слезливого. Меня зовут Мойя. Назовешь иначе – получишь еще одну отметину.

Тэкчин тщетно пытался сдержать улыбку. Фрэи за его спиной снова рассмеялись.

– Значит, от бога? – переспросил Тэкчин.

– Особо не обольщайся. Видимо, это только слухи.

– Ты мне нравишься, Мойя.

– Как и всем остальным, – отрезала она.

Увидев, что тыквы полны воды, Мойя подняла шест, положила на плечи и отправилась прочь.

* * *

Вылазка к колодцу оказалась весьма успешной, и за удачную идею Персефону все хвалили, несмотря на то, что истинным героем дня стала Мойя. Пополнив запасы воды, жители смогли приготовить еду, напоить животных и распевать песни. Довольны были не все. Ясное дело, Коннигер с Трессой пришли в ярость. К вечеру новый вождь велел Персефоне явиться в чертог, но она приказ проигнорировала. Когда Мэйв явилась узнать причину, за Персефону ответила Мойя: «Передай Коннигеру, что она принимает ванну».

Эта фраза вызвала безудержный хохот в домике Роан и вспышку негодования Мэйв. Никто не знал, передала ли она послание вождю, потому что вскоре рог часового прогудел трижды. Пение и смех оборвались.

– Фрэи! – снова завопил Кобб.

Ворота стояли открытыми от рассвета до сумерек, как почти во все последние дни, и Кобб посмотрел на Персефону, надеясь получить указания. Она обернулась к Нифрону, который только что воротился с остальными галантами из похода в лес.