у ее ног лежит собака; муж стоит, положив руку на телескоп, а шляпу с перьями - на стол; за ними виден елизаветинского стиля особняк Хей-Холл в Ланкастере, с террасными лугами, павильоном у воды и лодкой с веслами на каком-то озере или канале. На портрете леди Брэдшоу, действительно женщина цветущая, держит, явно для вида, а не для чтения, маленькую красную книжицу, возможно, один из первых томов ричардсоновской «Памелы.», отпечатанный в формате октаво. В Хей-Холле их потомки создали огромное книжное собрание, в котором есть и Библия Гутенберга, и большие коллекции арабских, персидских, турецких и китайских рукописей; Дороти любила более современные и легкие для чтения книги.

Между автором и читательницей завязалась дружба-вражда. Ричардсон считал письма Брэдшоу «лучшим комментарием к истории Клариссы» и подумывал даже опубликовать их. Своей пылкой корреспондентке, которая переписывалась с ним под псевдонимом, он отправил подарочный экземпляр «Клариссы.» с надписью «От автора», которую она потом дополнила: «До. Брэдшоу / 1748» [42]. Титульный лист с такими надписями представляет их соавторами текста: роман становится литературным партнерством писателя и его читательницы. Но если приглядеться, то заметно, что запись о себе леди Брэдшоу сделала поверх авторской дарственной надписи, как бы отменив посвящение Ричардсона. А чтобы это не выглядело грубым ляпсусом, она, теперь уже намеренно, делает то же самое в каждом из шести следующих томов. Читая опубликованный роман вместе со своей сестрой, леди Эчлин, леди Брэдшоу очень расстроилась, когда он все-таки закончился (осторожно, спойлер!) тем, что Кларисса Харлоу умирает, не перенеся страданий, причиненных ей надругательством Роберта Ловеласа, а он, в свою очередь, погибает на дуэли от руки ее двоюродного брата. Каждая из читательниц придумала свой конец романа, который, как им казалось, морально, этически или эмоционально соответствовал истории Клариссы и ее добродетельному нраву. Леди Брэдшоу сделала пространный рукописный комментарий на полях своей «Клариссы.»; она познакомила с ним Ричардсона, который вписал и кое-что от себя (этот исписанный том хранится сейчас в библиотеке Принстонского университета). Жанин Бархас пишет: «На полях этой уникальной книги.

Ричардсон и леди Брэдшоу ведут борьбу за толкование романа, причем каждый старается навязать другому свою волю и заявить свои права на Клариссу».

Заметки на этой книге делают ее полем битвы читателя и писателя, удивительно материализуя процесс чтения, который обычно не оставляет следов. Человек может бубнить себе под нос, читая, в разговоре осудить книгу за то, чем она кончается, а теперь и написать пост в интернете, но вряд ли доверит свой недружественный комментарий страницам книги, а еще менее вероятно, что получит ответ от автора. Например, в пятом томе первоначально семитомной «Клариссы...» леди Брэдшоу не по нраву приходится, что Кларисса решается в одиночку покинуть меблированные комнаты миссис Мур. На полях она очень язвительно пишет, что это или неподобающее невинной молодой женщине поведение, или уж совсем неправдоподобно для вымышленной героини романа о принуждении: «Это не слишком удачный прием, так как она должна подумать, что он может последовать за ней, возможно, затолкнуть в карету и увезти, если бы задумал такое». Ричардсон сильно возмутился, и в свою защиту написал: «Ваша светлость изволили назвать это “прием”? Кл[арисса] и не думала ни о каких приемах!.. ни в голове, ни в сердце у нее нет ничего другого, как желания еще раз от него избавиться». В записях Брэдшоу и корректирует (исправляет типографские ошибки), и проверяет правильность сюжета (указывает на расхождение в вопросе о том, кому принадлежит ключ), и выступает опытным специалистом (почитая себя большим знатоком нравов высшего общества и несколько свысока относясь к Ричардсону, человеку простого происхождения), и критикует либо защищает героев (не может поверить, герои так себя ведут, или желает, чтобы они так себя не вели). Такой диапазон форм чтения делает «Клариссу.» леди Брэдшоу образцом самых разных читательских реакций.

На пустом форзаце книги леди Брэдшоу написала, как, по ее мнению, лучше закончить роман: жизнь Ловеласа должна была стать «назиданием. он должен был влачить жалкую жизнь. стать калекой, искренне раскаяться», а Кларисса осталась бы одна, сохранила девственность (натиск Ловеласа был всего лишь попыткой, не закончившейся ничем), примирилась бы со своей семьей и друзьями. В своем письме к Ричардсону она интересовалась его мнением об этой творческой находке: «Что Вы скажете о последнем листе “Клариссы”? Никак не могла удержаться, может, вышла совершенная чепуха, но я вполне им довольна. Вы знаете, что я не переношу смерти и разрушения». На первый взгляд мольбы Брэдшоу о благополучном окончании страданий Клариссы не увенчались успехом. Но ее отклики все же повлияли на развитие сюжета романа и вошли в его более поздние издания.

Возражения и предложения леди Брэдшоу пригодились Ричардсону не только для добавления новых абзацев или переработки ряда сцен. В более поздних изданиях «Клариссы» есть mise-en-page экземляра леди Брэдшоу с ее пометками: они воспроизведены в рамке на печатной странице. Все доработки и переработки делают Ловеласа еще более порочным и вызывают еще большую жалость к бедственному положению Клариссы: Ричардсона озадачивало, почему леди Брэдшоу воспринимала Ловеласа как энергичного вольнодумца, человека, который не может не взволновать. По многим ее заметкам понятно, что она ничуть не осуждала поведение Ловеласа, называла его «безнравственным до смешного», восклицала, что «не могла не посмеяться над ним». Когда леди Брэдшоу признается в письме к Ричардсону, что, «узнав, как плохо он [Ловелас] кончил, хотя говорил много хорошего, разозлилась на этого обманщика, умелого искусителя», Ричардсон, явно с облегчением, замечает: «Наконец-то Вы его раскусили, мадам». В позднейшем издании некоторые авторские комментарии, кажется, имеют в виду неназванную леди Брэдшоу, потому что намекают на ее критику, как, например, в оговорке «Здесь мы не можем не заметить, что леди подверглась суровому осуждению, даже некоторыми представительницами ее же пола». Один редактор замечает, что изменения, внесенные Ричардсоном в издание 1751 года, «сделаны, кажется, для того, чтобы не допустить разнобоя в интерпретациях» - то есть для нейтрализации особо упорных читателей, подобных леди Брэдшоу. Ричардсон редактирует роман, утверждая верховенство книги над ее читателем (в романе о согласии и власти это особенно уместно), и добивается своего, изменяя не только его содержание, но и форму. Нарочно занимая поля страницы, где читатель мог бы оставить свой комментарий, и размещая на них печатные, строгие примечания, указывающие на ошибки других читателей, Ричардсон изменяет форму книги, чтобы усилить сопротивление своего романа интерпретации. Время сотрудничества с его читателями миновало.

Издательская и писательская деятельность Сэмюэла Ричардсона проходит в то время, когда большой формой художественной прозы действительно был роман. Оговаривая