– Чёрт, – сорвавшись, кричу я и швыряю телефон в стену. Я падаю на пол, когда перед глазами появляется ясная картина: наполненные ужасом и страхом глаза дяди, кровь на моих руках, на платье, повсюду. Я буквально давлюсь воспоминаниями и оглушающим рыданием. Каждый вдох, каждая следующая секунда моей жизни невыносимы. Почему это происходит снова? Почему со мной? Почему меня опять охватывает чувство, словно я умираю? "Вдох, выдох", – в моём сознании проносится тонкий голос. Настолько тихий и немощный, что сразу растворяется на фоне того душераздирающего крика, который заполнил каждую клеточку моего тела. Рывком я поднимаюсь на ноги. В стену летит учебник, за ним кружка, бутылка, пенал, подсвечник, открытка Оскара. Я сметаю со стола всё, что вижу. Тетради, журналы, свечи – всё с дребезгом валится на пол. С хриплым стоном я возвращаюсь к кровати и, сорвав с неё одеяло, смотрю, как на пол падают два роковых письма: от Чака и Стива. Это всего лишь набор слов, сумевших перевернуть мою жизнь с ног на голову и при этом оказаться самыми искренними, что в ней когда-либо были. Я смотрю на пол, сопротивляясь острому желанию разрушить их так же, как и они меня. Вдруг комната наполняется знакомой мелодией, и я оборачиваюсь, чтобы понять, откуда идёт звук.

– Здесь? – Стив с лёгкостью дотягивается до самого верха ёлки – только поэтому она доверила ему вешать свою самую любимую игрушку.

– Не-е-ет, – мотает головой она, переключая песни Фрэнка Синатра. – Там рядом уже весит похожая.

– Ну, да… Сюда? – в сотый раз переспрашивает Стив. Наверное, она его уже достала, но он должен был понимать, на что подписывается, когда позвонил.

– Правее… Ещё правее… Стоп! Да, тут!..

– Неужели?! – иронично выдыхает он.

– Сейчас заставлю перевешивать, – угрожает она.

– Молчу. – Стив с улыбкой поднимает руки в знак поражения.

Картинка развеивается, и я медленно подхожу к ёлке. Тяжёлое, обрывистое дыхание становится спокойнее и спокойнее. Поднявшись на цыпочки, дрожащей рукой я провожу по стеклянной игрушке, которая стала ярким напоминанием не только о детстве, но и о нём…

–  Я думал, что ты пошутила, когда сказала, что собираешься весь день украшать комнату, – говорит Стив.

– И что же изменило твоё мнение?

– Теперь я понял, что ты настолько помешена на Рождестве, что, переезжая на другой конец мира, взяла с собой игрушку на ёлку.

– Это, к слову, было первое, что я упаковала, – смеётся она.

– Кто бы сомневался! – Стив садится обратно возле неё… Намного ближе, чем в прошлый раз… Смущённо она сразу же опускает взгляд на коробку с красными шарами и начинает аккуратно их перебирать. Над ними повисает кромешная тишина, и она, буквально чувствуя покалывания по коже от его прожигающего взгляда, не выдерживает и поднимает голову.

Резко срываю рождественскую игрушку и швыряю её в стену. Переливающиеся на свету серебряные звездочки, которыми был заполнен стеклянный шар, разлетаются по комнате. От переизбытка злости и ненависти я поворачиваюсь, чтобы толкнуть ёлку, но тут кто-то входит в комнату.

– А вот и мы! – задорно объявляет Джуд, и они с Томом и четырьмя большими стаканами, полных самого вкусного какао на свете, входят в комнату.

По щекам непрерывно струятся слёзы, пока я безучастно наблюдаю за тем, что называла счастьем, любовью и дружбой.

– Ура! Какао! – Она берёт свой стакан.

– Ии-и-и, спустя десять минут вам всё-таки удалось повесить одну игрушку, – смеётся Джуд. – Я же говорила, что они справятся! Ты проиграл! – радостно восклицает и показывает на Тома она.

– Ты единственная, кому мне не жалко проиграть, – улыбается он и целует свою девушку в щеку.

Я опускаюсь на пол и закрываю глаза, чтобы избавиться от навязчивых воспоминаний. Пытаясь заполнить пустоту и притупить ужасную боль в груди, я близко-близко подтягиваю ноги. Отяжелевшие веки опускаются, позволяя измученным от слёз глазам закрыться. А пройдя путь от пугающего рыдания, горького плача и тихих всхлипов до абсолютно опустошённого молчания, я проваливаюсь в сон.

Очнувшись посреди ужасного беспорядка, я не могу не провести параллель между состоянием этой комнаты и моей жизни. Я неподвижно лежу, свернутая калачиком на ковре, и пребывая в той апатией, которую мне обеспечивает полусонное состояние. Я знаю, что это ненадолго, поэтому стараюсь насладиться минутами спокойствия и внутренней тишины наперёд.

На мою сухую потерянность и охладевшую неподвижность обваливается сдавленный звук уведомления на телефоне. Неспешно поднявшись, я иду на звук. За окном уже темно, а свет я не включала, так что по пути три раза спотыкаюсь. Взяв разбитый телефон в руки, я сдуваю с него стеклянную пыль, на которую раскрошился экран, и провожу пальцем. "Свидание со Стивом на 18.00". Телефон выскальзывает из руки и падает на пол, и пока глаза не начали наполняться слезами, я торопливо говорю про себя: "Нужно избавиться от телефона и остального мусора. Я хочу освободиться от этого прямо сейчас". Сразу отреагировав на своё внезапное желание, я включаю свет и начинаю собирать мусор по комнате. Наверное, звучит не очень адекватно, но, по правде говоря, где-где, а в горе, депрессии и истериках я настоящий мастер. После смерти дяди мамин центр психологической помощи стал моим вторым домом. Время, проведённое там, дало результат, и, помимо кучи съеденных шоколадных батончиков из буфета, я вынесла несколько прекрасных советов:

1. Хочешь плакать – плачь.

2. Хочешь кричать – кричи.

3. Хочешь швырять вещи в стену – швыряй.

4. Хочешь избавиться от какой-то вещи – сделай это как можно быстрее.

5. Хочешь успокоиться – убери вокруг себя.

С первыми тремя пунктами я успешно справилась, теперь пришло время "постистерической уборки". Пока я поднимаю тетради и книги с пола, в голове проносится строчка: "Кажется, она начинает верить…" из дневника Стива. "Кажется, она начинает верить… В моё лицемерное враньё, двуличное притворство", – додумывает окончание предложения моё сознание. В. Надежде спрятаться от навязчивых мыслей, я поднимаю с пола два письма от Стива и Чака и забрасываю их в самый дальний уголок шкафа.

Набросив одеяло обратно на кровать, провожу рукой по тому месту, где после концерта мы с Джуд сидели и обсуждали Стива. Где человек, которого я считала самым близким и родным в этом городе, убеждал меня дать шанс обманщику и лжецу. Воскресшие в памяти разговор с Томом, когда он заверял меня, что "за мишурой грубости и безразличия Стива скрывается хороший человек". Вчерашнее странное поведение Джуд и желание о чём-то поговорить наедине.

Все обрывистые воспоминания