— Скажи, как есть.

— Я не знаю, кто твой отец, — быстро выговорила сестра, кивнув, — и мать не знала… Она в тот вечер от знакомых из соседнего поселка возвращалась… На остановке ждала автобус, но оттуда, сама знаешь, они как, то едут, то не едут… Тут машина тормознула, а там парень молодой, предложил подвезти, она и согласилась… В машине он ее и того… Изнасиловал.

Катька замолчала, а я, закрыв глаза, откинулась на спинку стула. Изнасиловал. Изнасиловал. Из-на-си-ло-вал.

Я рассмеялась, качая головой. Как меня мать называла? Не человек, отродье… Конечно, я для нее была напоминанием того, что случилось. Вечным, непоколебимым. Господи, какая боль в груди… Ребенок насильника и жертвы, ребенок, который по какой-то странной причине родился.

Резко оборвав смех, я открыла глаза, Катька смотрела чуть ли не со страхом.

— Почему же она аборт не сделала?

— Не успела… Поздно поняла, что беременна, у нее проблемы были с циклом, а когда узнала, врачи сказали, лучше не рисковать…

Вот так. И кроме этого «вот так» в голову ничего не приходило. Звенящая пустота и боль.

— И что? — посмотрела на Катьку, нервно закуривая. — Изнасиловал, и что? Просто выбросил?

— Не знаю… Она больше ничего не рассказывала. А я боялась лишний вопрос задать.

Конечно, боялась. Катька лишний раз вздохнуть боялась в ее присутствии. Курила я быстро, нервно затягиваясь, глядя перед собой. Я бы сейчас и выпила с большим удовольствием, только чтобы забыться, надо до конца жизни хлестать горькую. И то не факт, что поможет.

Мы сидели уже минут пять в полном молчании, каждая смотрела куда-то перед собой. Тут хлопнула входная дверь, мы уставились друг на друга. Через мгновенье в проеме кухни появился Тима, осмотрев нас, спросил, глядя на меня:

— Я не вовремя?

Катька встала, мягко улыбнувшись.

— Да нет, мы просто чай пили. Я, пожалуй, полежу немного. Позовите, если надо будет.

И ушла. Тима вошел в кухню, пропуская ее и провожая взглядом. А я, глядя на Катькину спину, думала: так ничего о ней и не знаю. Да, мы вскрыли какие-то тайны, но не стали ближе. Скорее, обозначили позиции. И я так и не поняла, как она отнеслась к тому, что мы с Тимой… У меня даже мысленно язык не поворачивается сказать вместе. Это слово так странно ощущается на вкус и совершенно не воспринимается в реальности.

— На тебе лица нет, — заметил Тима, подходя, а я выдохнула, наплевав на условности:

— Обними меня, пожалуйста.

Он подошел, я уткнулась ему носом в живот, обнимая, чувствуя, как его ладони гладят меня по голове. Стало легче. Словно закрыли надежным щитом от всех бед. Вот так бы и просидеть всю жизнь…

— Расскажешь? — спросил Тима. Я вздохнула.

— Флешка у Кати, — сказала устало, тут же почувствовав, как он напрягся. Отстранившись, присел передо мной на корточки, заглядывая в глаза удивленным взглядом. Сощурившись, вдруг сказал:

— Ты знала это и раньше.

— Догадывалась. Еще при разговоре с Жильцовым стала кое-что понимать.

— А я-то думаю, почему ты так спокойна.

— Я ни хрена не спокойна, Тим. Это видимость.

— Как флешка оказалась у Кати? — он продолжал смотреть на меня, не отрываясь.

— Артем спрятал ее, на всякий случай. И оставил мне письмо с указанием, где искать. Не явным, конечно… Письмо передал Катьке, а она прочитала и догадалась. Я ей рассказывала об этом месте… В общем, флешку она забрала и спрятала в школе, испугалась за меня, как говорит. Письмо сожгла и все забыла.

— А флешка…

— Так и лежит в школе, — кивнула я. Тима тихо засмеялся, качая головой.

— Это черт знает, что такое, — заметил, вставая и отходя к окну. Закурил, вглядываясь в темный город. Через пару минут затушив окурок, повернулся ко мне.

— Вот что мы сделаем: завтра я отвезу Катю в школу, пусть она там побудет два-три часа, чтобы ни у кого не возникало подозрений, заберет флешку, потом я ее привезу сюда.

— А дальше что?

— Пока у нас еще есть в запасе несколько дней. Нужно продумать план отступления и как лучше обыграть компромат. Ошибемся, поплатимся головами. Если я прав, и Жильцов не ждет того, что ты найдешь флешку, это даст нам некоторую фору. Он не будет готов к такому повороту… Но, тем не менее, пока все очень сложно…

Тима задумался, покусывая нижнюю губу, а я смотрела на него, не отрывая глаз. Странное чувство, но когда он оказывался рядом, мне вдруг становилось спокойней, дышалось ровнее, проблемы отступали. Именно он заставлял чувствовать себя увереннее, а не флешка с документами.

Поймав мой взгляд, Тима вопросительно вздернул бровь. Я покачала головой, устало улыбнувшись.

— Тебе надо отдохнуть, — заметил он, подходя, — о нас ты Кате рассказала?

Я молча кивнула. Не хотелось говорить, ничего не хотелось, только лечь и уснуть, и пофиг, что на часах только девять вечера.

— И как она отнеслась?

Я пожала плечами, поймав очередной Тимин взгляд. Поднявшись, сказала:

— Нужно время. Я пойду спать, ладно?

— Хорошо, — помедлив, он все же спросил, — где ляжешь?

От одного вопроса бросило в жар, но я не позволила мыслям зайти далеко.

— С Катькой.

Тима кивнул, я тоже, выходя из кухни. Катька лежала в кровати, глядя в стену. Взяв полотенце, я молча ушла в ванную, а вернувшись, обнаружила разобранную кровать, и сестру в кресле. Молча мы поменялись местами: она ушла в ванную, я легла в кровать, поджав под себя ноги. Смотрела в стену, пока не пришла Катька. Погасив свет, легла рядом. Вот мы опять в одной кровати, как в старые недобрые времена. Прошло минут десять, прежде чем она спросила меня:

— Спишь?

— Нет, — ответила я.

— Почему к Тиме не пошла? Из-за меня?

Я смешалась, приподнимаясь на локте, уставилась в лицо сестры, уже различимое в темноте. Она повернула ко мне голову.

— Ты… — начала я, но так ничего и не сказала. Катька отвернулась, уставившись в потолок. Наконец, я спросила. — Ты меня до сих пор ненавидишь?

Немного помолчав, Катька ответила:

— Нет. Я думала… Думала, когда матери не станет, наконец начну жить так, как хочу, но оказалось… — она глубоко выдохнула. — Оказалось, я просто не умею жить. Эйфория свободы прошла, осталось понимание: кроме тебя я никому не нужна. И подумала: надо держаться друг друга. Потому и просила Тиму найти тебя…

— Тебе больно? Из-за меня с Тимой?

— Больно? — сестра переспросила, словно задала сама себе этот вопрос. — Не знаю. Мне больно, что потеряла ребенка. Остальное пока непонятно. Все слишком запуталось…