подданных Её Величества. А вас я приглашаю погостить в моем имении под Симферополем, когда все закончится.

– Простите, а вы в каком звании? – спросил Павел.

– Лейтенант, – немного смутившись, ответил Хоуп.

– Александр рассказывал, что в английской армии звания покупают.

– Действительно, это так, – согласился Хоуп, – Мой отец не столь богат, чтобы купить мне высокий пост, Но не думайте, что я необразованный выскочка. С тринадцати лет проходил обучение в Королевской военной академии в Сандхерсте.

– Эта академия даёт какие-то преимущества?

– Да, впрочем, – никаких, – подумав, ответил Хоуп. – Деньги – главное преимущество и ещё – связи. Да, вот такая у нас армия. Из двухсот двадцати офицеров штаба лорда Раглана только пятнадцать человек обучались в Сандхерсте. Пять офицеров состоят в родстве с главнокомандующим. Однако, что я вас всё сплетнями кормлю, – спохватился Хоуп. – У меня припасён отличный сыр, и есть где-то в заначке настоящий чай с Цейлона. Если не против, могу раздобыть ром.

– Нет, спасибо, лучше – чаю, – отказался Павел от спиртного.

Вновь в Евпатории

По пыльной дороге в Евпаторию тянулась вереница подвод. Волы тащили татарские телеги, в которых тряслись самые изувеченные. Следом солдаты несли в носилках больных и раненых. Русским выделили несколько плохеньких телег. На подстилке из старой соломы лежали искалеченные офицеры. Матрос Самылин нёс с другим матросом раненого поручика-артиллериста, контуженного в обе ноги. Павел шагал рядом. Погонщики волов были из местных татар, конвойные – из турок. Обратно, к Альме тащились обозные фуры, груженные мешками, бочками, ящиками. Кругом сухая степь. Ужасно хотелось пить, но воды не давали. По пути не попалось ни одного колодца или ручья.

– Ядро скакало, как мячик и до меня доскакало, – рассказывал поручик-артиллерист. – По дороге двоих разорвало, а меня только сшибло.

Непонятно: то ли он переживал, что его контузило, то ли радовался, что остался жив.

– А с вами какая беда приключилось, прапорщик? – спросил он у Павла.

– Бомба рядом взорвалась. Меня ефрейтор собой закрыл. Но бабахнуло так, что всех разбросало. Странные у них бомбы. Хвост огненный, яркий, так искрами и сыпал – ослепнуть можно.

– Так, то, наверное, не бомба была, а ракета, – предположил артиллерист.

– Думаете?

– Главное, прапорщик, что вы живы, да не покалечены. Это – чудо.

– Ефрейтора жалко. Хороший был человек. Умный. В сапёрные войска, знаете, крестьян не берут, а только заводских, грамотных.

– Эх, а кого не жалко, – вздохнул поручик.

Впереди у одной телеги слетело колесо. Её перекосило. Следовавшие за ней возы встали. Конвойные приказали переложить раненых на другие повозки. Без того в телегах лежали чуть ли не друг на друге, но делать нечего, потеснились. Двое скончались по пути. Их бросили возле дороги. Сломавшуюся телегу оттащили в сторону. Двинулись дальше.

Кто-то из пленных потерял силы и присел на обочину. Конвойный турок пытался поднять его пинками. Шинель у солдата обгорела, как будто он упал в костёр. Лицо замотано грязными бинтами. Одни глаза видны.

– Вставай! Вставай! – орал на него турок. – Прирежу, как барана! – и потянулся за тесаком.

– Эй, эфенди, не трогай его! – кинулся к нему Павел. Схватил турка за руку.

– Тревога! – заорал турок, и уже со всех концов бежали конвойные, скидывая ружья с плеча.

Павла повалили. Вокруг него собралось человек пять аскеров. Штыками прижали его к земле.

– Горло этому щенку перережь! – посоветовал один из конвойных другому.

Тот лязгнул тесаком и потянулся к голове Павла. Вдруг все турки разлетелись в стороны. Матрос Самылин рывком поднял Павла с земли и закрыл собой. Конвоиры совсем озверели. Скаля зубы, стали надвигаться на пленников.

– Не дрейфь, ваше благородие, – грозно проревел матрос. – У меня грудь широкая, а у них всего пять штыков….

Подъехал конный отряд.

– Что здесь? – строго спросил всадник в сюртуке, расшитом серебряными галунами. Конвоиры тут же опустили ружья и вытянулись перед начальством.

– Нападение на конвой! – отрапортовал старший.

– Кто? вот этот? – указал он на матроса. – Прибить его!

Павел выскочил из-за спины Самылина.

– Это я напал, эфенди, – сказал он по-турецки. – Не убивайте!

– А-а, – довольно протянул офицер. – Потомок Текеевых.

Павел с удивлением узнал в офицере Муссу, того самого, что показывал ему в Бахчисарае ханский дворец.

– Что, удивился? – хохотнул Мусса. – А где твоя сабля мастера Джамала?

– В Севастополе, – сглотнув комок, ответил Павел.

– Ну, говорил я тебе, что ты – глупый мальчишка. Всевышний расставляет людей, как шахматные фигуры по своим местам. Тогда ты был с саблей, а теперь – я. – Он показал у себя на боку изогнутый клинок в серебряных ножнах. – Старинная, прадеда моего. – Он оглядел Павла, подумал, снисходительно изрёк: – А умирать тебе ещё рано. Ты должен увидеть, как возрождается Крымское ханство и осознать, что я – прав. Не трогать их! – строго приказал он конвойным. – За хорошую службу от меня получите по три акче.

Поехал дальше, а за ним сотня татарских всадников.

Павел с матросом подняли солдата. У того не было бровей, а веки покраснели от ожога. Он пробурчал сквозь бинты:

– Спасибо, ваше благородие.

– Ерунда, – ответил Павел. – Опирайся на наши плечи. Мы тебя сейчас в какую-нибудь телегу пристроим.

– А я думал, что вы погибли, – вновь пробурчал солдат в обгорелой шинели.

Тут вдруг Павла прошиб пот.

– Козлов? Ты? – воскликнул он.

– Так точно!

– Господи, а я подумал, что тебя разорвало. Это же он меня спас! Собой закрыл! – радостно сказал Павел матросу.

– Ох, браток, тогда я тебя хоть на руках донесу, – пообещал Самылин.

Они умудрились усадить ефрейтора на самый краюшек телеги. Павел шёл с ним рядом, не скрывал радости:

– Надо же, жив! Мне один артиллерист сказал, что это не бомба была, а ракета. Лицо сильно обгорела? – Ефрейтор отрицательно мотнул головой. – А чего на ногах не держался?

– Пить, – простонал он.

– Вот же! – с досадой сказал Павел. – Так ты, наверное, не пил, с тех пор, как тебе голову замотали?

Ефрейтор кивнул.

Павел пристал к конвойному, прося воды. Тот прогонял его, кричал, грозил прирезать.

– Прирежь! – в ответ зло требовал Павел. – Не получишь три акче.

Услышав о деньгах, турок смягчился, все же – три акче. Что ему эта фляга с водой? Да ещё мальчишка говорил на его языке. Он отстегнул баклажку от пояса и протянул Павлу:

– На, бери, собака. Все равно, долго не проживёшь.

– Это мы ещё посмотрим, – сквозь зубы ответил Павел, – А за флягу тебя Аллах отблагодарит.

Павел очень осторожно размотал обожжённый подбородок Козлова. Ефрейтор жадно глотал воду. Из трещин в губах сочилась кровь. Подбородок красный, как обваренный.

– А как же твои усы? – спросил Павел, когда, напившись,