– Вам это знать не обязательно, – дерзко, но спокойно ответил Павел.

Лицо поляка напряглось. Глаза налились злостью. Он грозно надвинулся на Павла, но встретив твёрдый взгляд, тут же струсил и зло прошипел:

– Посмотрим, как заговоришь скоро, молокосос. – И отошёл.

Подпоручик Петриковский не спешил. Осматривал раненых, выискивая среди них офицеров. Наконец, закончив осмотр, ещё раз выразительно взглянул на Павла и направился ко входу портовой управы.

– Я пропал, – с отчаяньем произнёс Павел.

– А, поглядим, кто пропадёт, – зло шепнул матрос Самылин. – Эй! – хлопнул он по руке ефрейтора Козлова. – Пока никто не видит, айда за мной.

Они кинулись вслед за поляком.

– Ваше благородие! Ваше благородие! – закричал матрос.

Петриковский остановился, обернулся и недовольно спросил:

– Что тебе?

– Вот, вы давеча поляков собирали, а как нам с товарищем быть?

– Вы что, поляки?

– Я с Черниговщины. Не поляк, но тато мой в отряде Дверницкого воевал. При Сточике был ранен.

– Не врёшь? – с подозрением оглядел его подпоручик.

– Да как же, ваше благородие? Как же можно врать? Тато из вольных казаков был….

– А этот, с перевязанной рожей, тоже из Черниговщины?

– Он, вообще, из-под Вильно.

– Почему вы сразу не вышли?

– Так мы же не поляки.

– Хорошо, пойдёмте со мной, – подумав, согласился подпоручик.

Они втроём завернули за угол. Послышался шум отчаянной борьбы, задавленный крик…. Вскоре ефрейтор с матросом вынесли бездыханное тело подпоручика Петриковского и аккуратно уложили его в штабель с покойниками. Двое турок из конвоя поднялись от костра, подошли к ним.

– Умер, – объяснил Самылин, виновато пожав плечами. – Холера, наверное.

Турки отскочили на шаг, услышав о холере. Начали о чем-то спорить. Потом вновь подошли, стянули с подпоручика сапоги, сорвали шинель, вывернули все карманы и с добычей вернулись обратно к костру.

– Ты что, придушил его? – спросил Павел.

– Кажись, я этой гадине шею свернул, – зло ответил матрос.

– В долгу перед вами! – поблагодарил Павел. – Теперь надо попробовать бежать.

– Подождать надо, – предложил матрос, – пока, те, у костра не задремлют.

Но в это время привели пленных с носилками. Они стали устраивать на носилки раненых и направились к шлюпкам, что подошли с госпитального корабля. Конвойные показали Павлу и его спутникам, чтобы они тоже шли.

– С корабля, точно не сбежим, – досадовал Павел.

Вдруг он увидел Муссу. Тот верхом на своём белом высоком коне стоял возле пирса и следил за разгрузкой очередного баркаса. Павел осмотрелся. Конвойные ушли вперёд. Бросился к Муссе.

– Не грузите так много мешков, – командовал Мусса. – Волы встанут через пару вёрст. Бочонки крепи лучше. Упадёт с воза и расколется. А в бочонках порох. Будешь потом в подол себе собирать.

– Мусса-бей, – окликнул его Павел. – Дозволь обратиться с просьбой.

Мусса оглянулся, хмыкнул:

– Ах, это ты, глупый мальчишка? Что на этот раз хочешь?

– Возьми меня в свой отряд.

Мусса пристально посмотрел на Павла и тихо спросил:

– Хочешь сбежать? Тебя же в Одессу отправляют. Через месяц будешь в своём Петербурге. Семью увидишь: мать с отцом. Чего тебе неймётся?

– У меня сабля осталась в Севастополе, – тут же придумал оправдание Павел.

– Торопишься умереть? О сабле он вспомнил, – криво усмехнулся Мусса. – Видел, какая силища? – указал он на море, где горели, словно звёздный рой, фонари на мачтах вражеских кораблей. – Зачем тебе умирать так рано?

– Почему ты решил, что я сбегу? – начал хитрить Павел. – Хочу быть в твоём отряде.

– Послушай, потомок Теккея, я воспитал пятерых сыновей и двенадцать племянников. Кого ты хочешь обмануть? – начал сердиться татарин.

– Это моё дело – умереть или нет, – на этот раз открыто и дерзко ответил Павел.

Мусса нахмурил брови.

– Эти двое тоже с тобой? – кивнул он в строну матроса и ефрейтора с перебинтованным лицом.

– Со мной.

– Пусть шинели сниму. И ты снимай. Останетесь в одних рубахах. Или ты захотел среди турок разгуливать в русской форме? Эй, Азим! – окликнул он одного из своих подчинённых. – Вот эти трое тебе в помощники, пусть грузят телегу и отправляются с ней в турецкий лагерь.

– Слушаюсь! – поклонился пожилой сутулый татарин в серой грубой рубахе и таких же серых шароварах.

– Скидывайте шинели, – приказал Павел своим спутникам.

Оставшись в одних рубахах, они принялись принимать с баркаса мешки и складывать их на длинный воз, запряжённый парой волов.

– Что это мы грузим? – спросил Павел у Азима. – Тяжёлые. Мука, что ли?

– Это земля, – ответил погонщик.

– Зачем?

– Строить укрепления. Скоро подойдут корабли с кирпичом и фашинами.

– Прости, что заставляю тебя грязную работу делать, – сказал Мусса. – Ты дворянин, и тебе не пристало работать грузчиком. Но ты сам захотел.

– Ничего, – ответил Павел, скидывая очередной мешок на воз.

– Хватит! – сказал старик Азим и тронул волов.

– Эй, потомок Теккея, – окликнул Павла Мусса. Снял с головы малиновую феску с кисточкой. – Надень.

– Спасибо, не надо.

– Надень! – настойчиво повторил Мусса.

– А как же вы?

– Думаешь, у меня одна феска? – усмехнулся татарин. – И болтай поменьше. Ты, хоть и говоришь по-нашему, но паршиво. А эти, – указал он на спутников Павла, – пусть вообще молчат. Азим, проследи.

– Слушаюсь, – поклонился старик.

Обоз прибыл в лагерь возле Альмы ближе к рассвету. Костры еле тлели. Рядом с кострами стояли ружья в козлах. Вокруг спали солдаты. Иногда слышалась перекличка часовых.

– Волы устали, – сказал погонщик Азим. – Я их распрягу и свожу к реке напоить. А ты, эфенди, найди лекаря, пусть он твоему солдату посмотрит голову.

В ложбинке нашли санитарную палатку. Ярко пылали угли в железной жаровне. Прямо под небом стоял длинный деревянный стол. Под столом темнела кровь вперемешку с песком. Рядом яма из которой торчали отрезанные руки и ноги. Смрад стоял, как на скотобойне. Старый сгорбленный лекарь в белой чалме и кожаном фартуке сидел на корточках возле жаровни и покуривал длинную трубку. Взглянув на ефрейтора Козлова, он размотал ему голову. Козлов постанывал, покряхтывал, когда старик отрывал присохшую ткань от кожи. Ни бровей ни ресниц не осталось. Даже усы обгорели полностью. Кожа была красная, местами покрытая волдырями. Лекарь достал глиняную баночку с какой-то вонючей мазью и намазал ей лицо ефрейтору.

– Иди, – сказал он. – Бинты тебе не нужны.

– Неужели все? – удивлялся Козлов, еле разжимая потрескавшиеся губы. – Я не сильно обгорел?

– На помидор похож? – усмехнулся матрос Самылин. – Не переживай браток, заживёт рожа твоя, и усы новые вырастут. Главное – глаза целы.

– Я же приказал вам молчать!

Перед ними из темноты вырос всадник на белом коне.

– Прости, Мусса-бей, – извинился Павел.

– Узнают, что вы русские – тотчас кожу с живых сдерут.

– Но за что нас так не любят турки? – удивился Павел.

– Среди аскеров много