– Я тебе нравлюсь только потому, что ты не видишь меня настоящую.

– Я вижу.

– Тогда покажи мне портрет. Позволь убедиться.

– Никакая краска на холсте ничего не изменит, если ты до сих пор этого не поняла. Я знал, что для тебя это будет тяжело, но… думал, ты чувствуешь то же самое.

– Юджин периодически выпадает из реальности, иногда даже на несколько часов. Мой отец превращается в камень. Мать пожирают термиты. Я даже не уверена, существует ли Хефциба по-настоящему. Ты единственный небезразличный мне человек, кто действительно прочен и осязаем, и я не хочу… тебя погубить.

Однако Эстер не сказала, не добавила, что помимо прочего не хочет давать Джоне возможность погубить и ее. Любовь – это ловушка, липкая патока, призванная связать двух людей вместе. От нее невозможно спастись; люди сами привязывают этот груз к ногам, а потом, бросаясь с ним в воду, удивляются, почему идут ко дну. Эстер видела подобное уже не раз. Видела то чувство, которое люди называют любовью, о котором снимают романтические фильмы, и оно пугало ее до чертиков.

Дедушка любил бабушку, но после ее смерти сошел с ума. Мама любила папу, но его потеря уничтожила ее, превратив в изъеденное термитами дерево.

Несмотря на то, что Джона представлял для нее явную и непосредственную угрозу, Эстер все же позволила ему заправить прядь ее волос за ухо. Позволила наклониться ближе и прижаться к ней опухшими губами. Она дернулась назад, боясь причинить ему боль, но Джону это ничуть не смутило. Погрузив руку в ее волосы, он с силой притянул Эстер к себе, крепко впившись в нее ртом. Он целовал ее так, будто отправлялся на войну и это был его последний в жизни поцелуй.

А потом он прервался. Их лбы соприкоснулись.

– Пожалуйста, докажи, что я не права, – тихо попросила Эстер, касаясь губами кожи его руки.

– Боже мой, ты не права в очень многом, я даже не знаю, с чего начать. В чем именно я должен доказать твою неправоту?

– В основном относительно смерти. И любви.

– Я никак не смогу доказать твою неправоту относительно любви, пока ты тоже не полюбишь меня.

Стоит только признаться человеку в своих чувствах, как внезапно появляется угроза многое потерять. Ты добровольно предоставляешь ему возможность причинить тебе боль.

У Эстер никогда не возникало каких-то грандиозных озарений. Она, безусловно, отмечала в Джоне его важные качества: доброту, силу, стремление защитить ее, когда никто не мог этого сделать. Но именно незначительные детали, что накапливались за время их общения, делали Джону Смоллвуда исключительным. Как он улыбался, когда придумывал какую-нибудь шалость; с каким волнением смотрел на нее широко распахнутыми глазами в минуты, когда она сталкивалась со своим страхом; как вилял бедрами во время танца; как падал на землю, когда что-то казалось ему невероятно смешным.

Эти тысячи крошечных мгновений вынуждали Эстер все больше и больше неосознанно влюбляться в него. Тысячи крошечных частичек его души, разлетаясь в стороны, глубоко вонзались в нее.

– Ты неравнодушна ко мне, Солар?

Эстер не ответила.

– Будь я проклят.

– Докажи, что я не права, – вновь прошептала она.

– Ты ужасно не права, – ответил он. Затем поцеловал ее в лоб, в кончик носа, в губы. Пока они стояли, обнявшись, под изношенным покрывалом из звезд, Эстер не покидала мысль: именно так вначале всегда и бывает. Даже рядом с ним, с самым замечательным человеком во Вселенной, она не переставала думать, что любовь подобна плотоядному растению. Снаружи – сладкий нектар, но только ты, плененный ароматом, сделаешь шаг ему навстречу, как оно мгновенно тебя проглотит.

Целиком, со всеми потрохами.

32

Юджин

Они спали на закрытой веранде, накрывшись одеялом и тесно прижавшись друг к другу, под плеядами нарисованных звезд. Эстер проснулась рано утром от двадцати трех пропущенных звонков и двух текстовых сообщений – все они поступили от мамы.

МАМА:

Перезвони мне немедленно.

Это Юджин, Эстер. Юджин.

33

Мальчик-тень

Построенный вместо «Пичвуда» центральный госпиталь «Мерси» представлял собой большое, напоминавшее геометрическую головоломку здание сплошь из стекла, стали и бетона. Несмотря на современный внешний облик, внутри он был таким же, как и любая другая больница иной эпохи: длинные, ярко освещенные коридоры, лишенные тепла и уюта, уродливые промышленные полы и едкий запах отбеливателя в (неудачной) попытке скрыть зловоние смерти.

Эстер шагала по коридорам с застрявшими со вчерашней ночи травинками в волосах. Ее костюм Матильды Уормвуд был порван и испачкан в грязи. В таком стерильном помещении она выглядела совершенно неуместно – дикаркой, вышедшей из джунглей.

Хотя, возможно, в психиатрическом отделении она, напротив, казалась своей. Может быть, именно здесь было ее место.

Розмари рассказала Эстер о случившемся по дороге в больницу, после того как подобрала ее на машине в конце улицы, где жил Джона. В их районе отключили электричество, и Юджина внезапно поглотила тьма. Нечто схватило его, протащило сквозь пространство, а после выкинуло: он был весь в поту, кричал, и от него пахло землей и гнилью. «Могильный запах», – сообразила Эстер.

Когда снова включили свет, Юджин пришел в себя всего за пару минут. Розмари заварила ему чай и вставила за ухо стебель тысячелистника.

Он сказал, что с ним все в порядке. С возрастом ему становится все легче переживать эти приступы. Она может идти в казино, если хочет, он и сам со всем справится.

Он сказал, что все будет хорошо.

Его нашел Питер. Тот, как и его отец, обладал неким шестым чувством в вопросах смерти. В то время, когда отец Эстер и Юджина еще жил во внешнем мире, экстрасенсорное восприятие помогло ему стать великолепным ветеринаром. Он знал неизвестно откуда, какое животное необходимо лечить, а какое уже хочет прибрать к своим рукам Смерть. Кто из них отмечен и, следовательно, не нуждается в помощи медицины. Питеру достаточно было находиться рядом с умирающим, чтобы услышать темную гудящую тишину – симфонию Смерти.

Ту же самую симфонию он уловил, как только в ванной, расположенной над подвалом, Юджин вонзил ветеринарный скальпель в каждое запястье.

Юджину Солару было семнадцать лет, когда он умер.

– Ты не зайдешь? – спросила Эстер у матери. Они с Розмари остановились возле двери в палату.

– Ты же знаешь, ему нужна только ты.

Девушка кивнула. Она вела бы себя точно так же. В случае болезни, грусти, смерти или