Мне не хотелось думать, сколько кувшин может стоить в дорогом магазине в Атланте, но держать его было приятно: уравновешенный центр тяжести, удобный носик. С одного взгляда я почувствовала, что из этого кувшина не прольется ни одной капли на стол.

— Не могу сказать, что это достойная компенсация, но я, честное слово, очень сожалею, что испортил тебе избирательную кампанию.

— Настолько сожалеешь, что согласишься опубликовать опровержение в «Леджере»? — спросила я.

— Я… да, ладно. Наверное, я перед тобой в долгу.

Спустившись вниз, Ден нашел коробку, завернул кувшин в бумагу и положил на заднее сиденье моей спортивной машины. Обреченно проводив нас взглядом, Лили снова уселась у входной двери.

* * *

Олдкрофты хоронили покойников Коттон-Гроува и всего округа Коллтон в течение ста с лишним лет, и поскольку сейчас в погребальной конторе начали работать двое сыновей Дака Олдкрофта, похоже, семейство продолжит этот скорбный труд и в следующем столетии.

После того, как году в 1910-м сгорело старое деревянное здание, Олдкрофты построили вместо него величественный белый особняк в колониальном стиле; и хотя с годами внутренние помещения неоднократно подвергались переделкам и переоснащениям, снаружи здание сохранило довоенный облик. Вдоль всего фасада тянется широкий балкон, который поддерживают огромные коринфские колонны. Внутри широкие коридоры и три просторных зала, обставленных уютными кушетками и мягкими креслами. Высокие зеркала в золоченых рамах отражают рассеянный розоватый свет ламп, скрытых бледно-розовыми абажурами.

Когда мы с Деном подъехали к погребальной конторе, стоянка перед ней оказалась полностью забита машинами, и нам пришлось остановиться на улице за квартал до нее. Несмотря на то, что было уже четверть девятого, длинная очередь тянулась от входной двери под балконом до середины широкой лестницы.

— О боже! — простонал Ден. — Боюсь, я не смогу.

— Сможешь, — успокоила его я. — Это тоже твои друзья.

Я взяла его за руку, и мы пошли к дверям. Те, кто узнавал Дена, расступались, пропуская нас. Единственное, некоторое раздражение вызывала бегущая впереди нас волна смущенной тишины, которая за спиной сменялась приглушенным говором.

«Естественное человеческое сострадание», — прошептал святоша.

Прагматик был занят тем, что отвечал на печальные улыбки и сочувствующие рукопожатия, а также пытался настроиться на соответствующий тон, и воздержался от замечаний по поводу живущей в каждом из нас тяги к сплетням.

* * *

Во время панихиды эпицентром внимания, естественно, является усопший. Как правило, не очень близкие родственники — двоюродные братья и сестры, племянники и племянницы, дядья и тетки — выстраиваются в ряд справа, сразу за дверями. Пришедший выразить соболезнование проходит вдоль всего ряда до открытого гроба, после чего наступает минута молчания, возможность бросить последний взгляд на застывшее лицо, умолкшее до тех пор, пока трубы судного дня не призовут его из могилы.

Закрытый гроб кажется чем-то чуть ли не оскорбительным. Даже в тех случаях, когда на то есть непреодолимые причины, как это было с Майклом Викери, при виде лишь полированного дерева, устланного покрывалом гвоздик и хризантем, возникает ощущение какой-то неполноты.

Затем очередь движется дальше, и человек, пришедший отдать последнюю дань покойному, оказывается лицом к лицу с ближайшими родственниками.

Мне приходилось бывать на похоронах человека, которого никто не любил при жизни, похожих на праздничные вечеринки, где соболезнующие забывали о цели визита. Мне приходилось бывать на похоронах любимого главы семейства и видеть такую радость избавления от долгой мучительной болезни, что траур нередко превращался в горестно-сладкое празднование начала новой жизни. Похороны младенцев — это трагедия. Еще большая трагедия — похороны детей и подростков, чья жизнь оборвалась на заре, унеся в могилу все многообещающие задатки.

Не дай бог мне еще когда-нибудь попасть на похороны подростка, погибшего в автокатастрофе.

Однако до сих пор Дженни Уайтхед была единственным человеком, погибшим насильственной смертью, на чьей панихиде мне довелось побывать. Если и было в обоих случаях что-то общее, так это горе близких, не желающих верить, и приглушенные разговоры друзей, пытающих разобраться в происшедшем.

Присутствие Дена усугубляло и то, и другое.

Однако люди вели себя тактично и учтиво. Первыми в ряду близких родственников за гробом стояли две сестры Майкла с мужьями и детьми-подростками. Как только мы с Деном пробились через плотную толпу скорбящих, они сомкнулись вокруг нас. Сестры пожали Дену руку, их мужья и доктор Викери обменялись с ним крепкими рукопожатиями, и даже миссис Викери протянула руки и подставила опустошенное лицо для поцелуя. Затем сестры заняли место по обе стороны от Дена, чтобы свести до минимума оставшееся стеснение.

И я оказалась права, напомнив Дену, что многие из присутствующих были ему друзьями. Большинство в теории выступало решительно против гомосексуализма. Как и против атеизма, светского гуманизма, супружеской неверности, алкоголизма, клептомании и многого другого, что считается отклонением от установленных норм; однако это не мешало им отбрасывать эти предубеждения, если речь шла о человеке порядочном, не предававшимся своему пороку посреди людной улицы.

Майкла и Дена любили за то, кем они были, за их положительный вклад в жизнь общества, и в доказательство этого здесь были венки и от добровольной пожарной бригады, и от любительского театра.

Тем не менее я чувствовала в атмосфере сгущающееся электричество. Уверена, далеко не один человек, бормоча слова сострадания и пожимая Дену руку, гадал, почему он до сих пор не в тюрьме или по крайней мере под усиленной охраной.

Пройдя мимо родственников и расписавшись в книге соболезнований, я миновала второй зал, вошла в контору и позвонила оттуда Дуайту.

— Что? — переспросил он.

Я терпеливо описала ему третье полотно так, как мне его описал Ден.

— Нет, — уверенно произнес Дуайт. — Ничего похожего в машине не было. Я попрошу Флетчера завтра сделать эскиз, и мы начнем поиски.

Следующий час прошел быстро. Те, кто уже выразил соболезнование родственникам, собрались в просторном зале, где они, разбившись на небольшие группки и беседуя вполголоса, дожидались тех, кто еще стоял в очереди.

Кроме друзей и соседей, на панихиду приехали видные персоны из Роли. Дж. Хукс Тальберт прибыл в сопровождении нынешнего председателя правления банка, выкупившего банк, который основали в Коттон-Гроуве предки миссис Викери. Сами Викери далеки от политики, однако они делали щедрые пожертвования Демократической партии, и я узнала помощника бывшего губернатора штата и нескольких лидеров местного отделения.

Многим из тех, с кем я заговаривала, хотелось знать, как я оказалась замешана в убийстве Майкла, и они не стеснялись спрашивать об этом. К их числу относились Сэмми Джонсон-младший и его жена Хелен, жившие в нескольких милях от города у баптистской церкви. Наши с Сэмми матери дружили с самого детства, и Сэмми-младший не побоялся высказать мне в лицо опасения по поводу того, как все это скажется на втором туре выборов. И он, и его жена принимали участие в моей избирательной кампании, и сейчас оба были обеспокоены таким непредвиденным оборотом событий.