ноль(!!!) градусов(!!!). Если меня когда-нибуть спросят, что такое героизм и самопожертвование, то я расскажу не о жарких воздушных боях, ни об атаках на пулемёты врага, а вот об этих простых артистах, просто выполняющих свою работу и несущих людям радость и надежду.

В своё время я видел телевизионную постановку этой оперетты 1976 года и могу с уверенностью сказать, что то, что происходило на сцене театра в окружённом со всех сторон городе, в котором ежедневно и ежечасно умирали от голода и обстрелов люди, было ничуть не хуже и не менее зрелищно. Света с Катюшкой с восторгом не отрываясь смотрели на сцену. Я накинул полушубок на плечи Светланы и взял девочку себе на колени. Вот за этот восторг, за эти чистые эмоции ребёнка, на долю которого выпало такое, что не каждому взрослому по силам, стоило жить и бороться, не жалея ни себя, ни врага.

Всё рано или поздно заканчивается, вот и постановка тоже закончилась. Зал встал и стоя аплодировал вышедшим на поклон артистам. Мы тоже с удовольствием отбивали ладони, выражая свою благодарность и, заодно, согреваясь. Всё же продрогли изрядно, но вида не показывали.

Дарить корзину с нашими подарками пошли вместе с Гайдаром. Оказывается он мельком знаком с Валентиной Христиановой, исполнившей роль Сильвы.

— Валентина Николаевна, примите в знак уважения и признательности от лётчиков-гвардейцев, — я по-гусарски с поклоном прищёлкнул каблуками, чем вызвал очаровательную улыбку на лице актрисы. Она попыталась поднять корзину и не смогла.

— Потом, — прошептал я одними губами и она меня поняла, вновь благодарно улыбнувшись.

Возвращались все возбуждённые и изрядно замёрзшие. Кузьмич достал откуда-то из своих необъятных карманов фляжку с водкой и пустил её по-кругу. Стало веселее. Завезли всё ещё находящихся под впечатлением от спектакля Свету с Катюшкой к ним домой и поехали к себе. На завтра обещали хорошую погоду, а значит у нас будет много работы.

Глава 13

Ранение. Прогрессор

Сознание нехотя выплывало из вязкой трясины небытия. Это что, получается я живой? Да нет, быть того не может. После такого не выживают. Я ведь точно помню, как падал мой неуправляемый «Як», как пламя от горящего мотора жадно лизало мои ноги, обутые в унты. Помню, как рука пыталась открыть заклинивший от попадания снаряда немецкой авиапушки фонарь кабины и всё, дальше темнота. Постепенно память, словно книга, у которой перелистывают страницы, возвращалась, а вместе с ней возвращалась боль, затаившаяся на время беспамятства.

Утро следующего дня после нашего посещения театра выдалось на редкость ясным. Видимость, как говорится, миллион на миллион. Морозец, конечно, изрядно пощипывал. Из штаба ВВС пришёл приказ сопроводить транспортники на Большую землю.

— На самолётах будут из города вывозить детей, так что смотри, майор, чтобы ни одна сволочь даже близко от них не пролетала, — прохрипело в трубке голосом начальника оперативного отдела.

— Товарищ полковник, у меня одна пара патрулирует над трассой, звено в сопровождении бомбардировщиков и пара дежурная. Ещё четыре машины неисправны и войдут в строй в лучшем случае завтра. Могу лишь сам вылететь со своим ведомым.

— Там в сопровождении будет звено «Харрикейнов»[59] из 127го полка, так что хватит и вас двоих.

С командованием 127го истребительного авиаполка, который занимался сопровождением транспортных самолётов, обговорил взаимодействие, время вылета и позывные и отдал приказ готовить наши с ведомым машины к вылету.

Вышел из штабной землянки, на ходу застёгивая зимний комбинезон, и едва не налетел на стоящего у входа Санчеса. Испанец стоял подставив лицо лучам зимнего Солнца. Глаза его были закрыты, а на губах играла лёгкая улыбка.

Комбинезон, не смотря на морозец, был расстёгнут до пояса и из-под надетой под комбез разгрузки выглядывала колодка Звезды Героя. Надо сказать, что на боевые вылеты мы все летали без наград. Да и многие в других полках так же свои ордена и медали оставляли на земле, уходя на задание. Были, конечно, любители пофорсить, но большинству не хотелось, чтобы эмаль с наград стиралась и колодки растрёпывались. Вот и Санчес раньше не был замечен в этом, а тут вдруг ни с того, ни с сего вырядился. А ведь под разгрузкой награды трутся ещё сильнее.

Разгрузки эти чисто моя работа. Как-то сшил себе из куска брезента такую, разложил по кармашкам пистолет, пару запасных магазинов к нему, суточный «Рацион D» в качестве НЗ[60], перевязочный пакет и пару гранат в специально отведённые для них места, да и вышел, как говорится, на люди. Люди новшество оценили, правда долго крутили-вертели меня как манекен в магазине. В следующие несколько дней, раздобыв где-то самую настоящую швейную машинку, подобными разгрузками обзавелись все лётчики эскадрильи, а техники соорудили себе нечто похожее, только в виде пояса с кармашками и петлями под инструменты.

— Ты чего это, Мигель, сияешь, как новенький пятак и весь при параде? — кивнул я ему на грудь.

— День то сегодня какой хороший, командир, — он не переставая улыбаться глубоко вдохнул, будто собирался взлететь в эту бездонную синь, и посмотрел мне в глаза, — Аж жить хочется.

Едва заняли свои места в кабинах своих машин, двигатели которых уже были прогреты и винты молотили на холостых оборотах, как со стороны штаба в воздух взлетела зелёная ракета. Всё, нам пора. Чуть в стороне замечаю плывущие по небу девять транспортных ПС-84. Хотя нет, один из них это DC-3, наша «Дуся». Давненько с её экипажем не виделись. Парни тоже не отдыхают, а мотаются туда-сюда вывозя из города раненых и продукцию Ленинградских заводов, а обратно идут загруженные сверх всех нормативов продовольствием, медикаментами и всем, что необходимо осаждённому городу.

Мда, а самолёты то все гражданские, без оборонительных верхних огневых точек. Одна надежда у них на сопровождение.

Набираем высоту и догоняем «Дусю». Пристраиваюсь рядом и приветствую собратьев покачиванием крыльев. Вижу как Ермолаев, командир экипажа, машет рукой в ответ. Летим в режиме полного радиомолчания.

Через минуту к группе транспортников пристраиваются машины 127го полка, пять «Харрикейнов». Идём с Кортесом в набор высоты и начинаем выписывать змейку над транспортниками. Так и скорость сохраним и обзор себе обеспечим.

Пересекли восточный берег Ладоги и взяли курс на Волхов. Здесь в небе медленно и величественно плыли редкие белые облака, своими пышными огромными шапками вздымаясь на невероятную высоту. Красиво.

Вот из-за этой красоты уже на подходе к Волхову на нас и вывалились шесть «мессеров».

— «Кречет»! — я вышел на связь с ведущим сопровождения, — Прямо по курсу выше шесть «худых»!

— Командир! Справа на