к Чжан Хуа, чтобы посоветоваться и, возможно, найти еще какого-то носильщика.

— Первого встречного с улицы? Без одобрения бригадира? Ему что, жить надоело?

Когда мы услышали эти слова, у нас не осталось сил спорить и настаивать на своем. Чжан Хуа отвела нас в другие квартиры — показать, что происходит. Выяснилось, что все носильщики, которым поручили подъем материалов на восьмой этаж, тоже что-нибудь да ломали. Им платили за количество ходок, поэтому они торопились, желая как можно больше раз подняться на восьмой этаж, в итоге сил у них не осталось, ноги дрожали, руки не удерживали коромысло. В сравнении оказалось, что наш старик не худший вариант, и мы смирились. Чжан Хуа заметила:

— Только посмотрите, чем питаются эти мигранты. На обед у них — большая пампушка и соленья, а запивают они это водой из-под крана. Откуда же им взять силы носить тяжести? Они и так стараются.

Крыть было нечем. Мы разошлись по домам и скрепя сердце ждали окончания ремонта. Душевные силы окончательно оставили Не Вэньянь: каждый раз видя, как старик бьет плитку, она в слезах хваталась за грудь. Ван Хунту помалкивал, но больше не угощал старика сигаретами.

Никто не ожидал, что по окончании ремонта старик придет за расчетом и сунет нам помятую бумажонку. Я уже доставала деньги, когда Не Вэньянь меня одернула:

— Стоп!

Они с мужем провели расчеты, и оказалось, что старик посчитал по тому же тарифу — четыре с половиной мао.

(7)

На долгое время повисло сердитое молчание. Не Вэньянь выпучила глаза так, что они стали похожи на два куриных яйца. Она была поражена до глубины души, ошарашена, словно школьница, внезапно провалившаяся на экзамене. Ван Хунту все-таки мужчина и обладал куда более выдающимися умственными способностями, так что попытался образумить старого носильщика:

— Мы к тебе обратились исключительно потому, что бригадир задрал цену, не так ли? Ты согласился, верно? Почему же по итогу работы решил тоже заломить цену? Если бы ты, как и они, попросил четыре с половиной мао, разве мы наняли бы тебя, а?

Когда дошло до денег, старый носильщик открыл рот, правда говорил он простыми фразами:

— Ничего не знаю. Знаю только, что вы меня наняли. Не предупреждали, что оплата другая. Во всех квартирах такая.

Мы не знали, что на это ответить. Не было необходимости вспоминать детали разговора — мы их и так отлично помнили. Не Вэньянь тогда действительно не озвучивала старику цену, нам казалось, что и так все понятно.

Не Вэньянь воскликнула:

— Черт возьми! Ужас, что делается!

Старый носильщик больше ничего не произнес, он стоял на площадке перед нашими квартирами с протянутой рукой и ждал оплату.

Ван Хунту сказал:

— По два с половиной мао!

Старик решительно покачал головой.

Ван Хунту попробовал еще раз:

— Ну хотя бы три!

Носильщик все так же твердо покачал головой.

И тут Не Вэньянь прорвало. Она уже не могла сдерживаться, начала размахивать руками с перекошенным лицом и орать надтреснутым голосом:

— Ах ты, деревенщина, совсем совесть потерял! А как же те вещи, которые ты перепортил? Естественно, придется оплатить все убытки! Но если мы заставим тебя это сделать, то всей твоей зарплаты не хватит, ты это понимаешь вообще?

Старик никак не реагировал, но и уходить не собирался. Сгущались сумерки, а он по-прежнему стоял у нашей двери. Мы не могли успокоиться. Ван Хунту несколько раз выходил и рычал:

— П-шел вон!

Но старик не двигался с места. Пришлось Ван Хунту схватить старого носильщика за руку и потащить вниз по лестнице. Я тут же побежала к Не Вэньянь обсудить сложившуюся ситуацию, предложила просто отдать ему деньги, и делу конец. Но Не Вэньянь вскипела:

— Нет! Ни за что!

Для нее это уже был не просто вопрос денег — она расценивала произошедшее, да и весь ремонт в целом, как настоящую аферу, обман, только внутри большой аферы с ремонтом притаилась маленькая. Безответный старый носильщик нанес ей обиду вслед за бригадиром — и этого она не могла пережить; а смирившись, как ей казалось, она потеряет остатки самоуважения. Мне и слова не удавалось вставить, поскольку Не Вэньянь, придя в страшную ярость, рвала и метала:

— Да! Конечно, Чжан Хуа нам помогала, нельзя ее винить, да и нет оснований в ней усомниться! Но сейчас, когда дошло до такого, — кто поручится, что она не получает тайком откаты? Почему же все кругом такие бессовестные? Стоит достичь каких-то успехов в карьере, как других людей это лишает покоя, они на тебя возводят поклеп, пытаются разрушить все, чего ты добился, и непременно хотят свести тебя в могилу. Дома стена разрушилась, надо ремонтировать — и тут все подряд обманывают, пытаются на тебе нажиться, даже простой носильщик с улицы и тот норовит обидеть. Они себя кем вообще возомнили, что решаются мошенничать напропалую?! За кого они меня принимают? Думают, меня легко можно обижать? В этот раз я не намерена склонять голову перед сбродом!

Не Вэньянь попросила меня не лезть в это дело и позволить им с мужем самим все решить. Я должна согласовывать свои действия с ними и ни в коем случае не платить старому носильщику за работу. Не Вэньянь, сильно нервничая и ломая пальцы, умоляла:

— Пожалуйста, пообещай мне, что ты нас не предашь. Сейчас я уже никому не верю — только тебе. Ты обязана мне пообещать!

Мне ничего не оставалось, кроме как пискнуть «обещаю». Меня вынудили дать слово, и когда я услышала собственный голос, сердце мое екнуло. Все это ужасно смутило меня — и сама ситуация, и мое обещание; мне казалось, что мы смешные и жалкие, но при этом печемся о своей репутации и о самоуважении.

Утром за дверью раздался крик. Оказалось, это кричал носильщик. Старик снова пришел и встал на площадке перед нашими квартирами, прижимая к себе коромысло. Одет он был в какие-то лохмотья, и от него ужасно разило по́том. Не Вэньянь, выскочившая на лестницу в пижаме, перепугалась до чертиков и завизжала, а потом схватилась за грудь, влетела обратно в квартиру и плотно затворила дверь. Затем с ней приключилась истерика.

— А ну вали прочь! Вали! — кричала она.

Ван Хунту с налившимися кровью сонными глазами, в трусах и в майке, вывалился на площадку и без лишних слов накинулся с кулаками на старого носильщика. Все это происходило в воскресенье, когда сын и дочь Ван Хунту вернулись домой на выходные. Они оба тоже выбежали из квартиры и принялись прогонять старика. Тот покорно сносил удары, молчал, но при этом не уходил.