Так же трудно представить, чтобы кого-то напугал Джеймс. Даже если он выскочит во тьме ночной из лесу, рыча и размахивая окровавленным топором, это все равно будет старый добрый обходительный Джеймс.

Прошу меня простить, но я байкеров не боюсь вообще. Если байкер врежется в мою машину, он расквасится, а я поеду домой ужинать. А если они будут гнаться за мной пешком, то не догонят, потому что в кожаном футляре бегать неловко. Потому-то коровы такие медлительные.

Не сомневаюсь, кое-кто из вас уже готов обвинить меня в лицемерии, ведь уже добрых пятнадцать лет я не устаю восторгаться ревучими машинами. Это так. Я люблю рык американского V-восьмицилиндровика или двенадцатицилиндрового итальянца. Люблю, как машины рычат, ревут и воют.

И конечно, Хаммонд и Мэй любят свое многократно усиленное комариное жужжание.

Видимо, так же они любят и звон охранной сигнализации. И драм-н-бас. Или бас-н-драм, как на днях его назвал Хаммонд.

Но вот какая штука. В современном автомобиле шумят в основном шины. Сейчас этот шум поглощают и сбрасывают в почву ячеистые дорожные покрытия. По-настоящему рычат лишь очень немногие тачки, и принадлежат они людям, которым и присниться не может разогнать мотор до тех оборотов, на которых маленький клапан в выпускной системе затягивает свою волшебную песню. Готов поспорить, большинство людей, читающих эти строки, никогда не слышали, как Ferrari или Aston ревут во всю мочь.

Между тем любой из нас, кроме разве что горстки овцеводов в Дартмуре, прекрасно знаком с грохотом газующего мотоцикла. Потому что мотоциклов тысячи, все они шумные, и покупают их специально ради острых ощущений. Скажу еще раз: я не против, лишь бы не страдали окружающие.

Если Хаммонд и Мэй хотят казаться мятежниками и опасными типами, ладно. Мне все равно, пусть хоть каждую ночь забираются в чащу леса, пьют друг у друга кровь и закалывают козлов, сколько их душе угодно. Но то, что они со своими громоподобными выхлопными трубами вытворяют сейчас, бесит. И в этом ничего хорошего.

Октябрь 2005 года

В этом месяце я в основном выколупывал из носа крошки бананового торта, но у меня нашлось время проехать на новом кабриолете Pontiac Solstice по Пасифик-кост-хайвэй.

Машина оказалась кошмарная, а иного и ждать не приходилось от страны, где спортивных машин не делали со времен Crosley Hot Shot 1952 года. Но вот трасса — совсем иное дело. Даже в сравнении с перевалом Стельвио в Италии, горной дорогой на острове Мэн, той прибрежной полосой в Новой Зеландии и шоссе номер один в Исландии, дорога один в Калифорнии — это нечто особенное. Но не в том плане, как вы могли бы подумать.

Построенная в 1919 году силами местных жителей, среди которых был некто Джон Стейнбек, и заключенных — чтобы хватило рабочих рук, в Калифорнию перенесли три тюрьмы — дорога тянется от Мексики до канадской границы. Участок, о котором я рассказываю, — 223-километровая прямая от Монтерея до Морро-Бэй.

Справа — Тихий океан, слева холмы с туманными вершинами, и можно лететь 160 км в час, подвывая двигателем и чертя шинами на поворотах. Сидишь, читаешь дорогу впереди и ловишь вихляния и рывки, если чего-то не углядел. Просто балдеж.

И даже не обламывает, когда догонишь экскурсионный автобус, и стрелку спидометра приходится спустить с 56 км/ч — традиционной американской крейсерской скорости — до цифры, мало отличающейся от пешеходной.

И если едешь не торопясь, сможешь полюбоваться задворками северной Калифорнии. Пейзажи тут игрушечные: белые изгороди, деревья-чупа-чупсы и бархатные склоны холмов. Ошеломляюще, немыслимо, ослепительно прекрасная земля.

А подъехав к мосту Биксби-крик в Биг-Сюр, ты неизбежно захочешь замедлить ход сначала до 6 км/ч, а потом и до полной остановки. Это далеко не самый замысловатый в мире мост, он сделан из дерева и бетона, и не самый живописный. Но когда он перед тобой растворяется в тумане, и в полной тишине откуда-то снизу доносится лай морских львов — что ж, ты не захочешь профукать такой момент, промчавшись на 190 км, как угорелый.

И на следующий день меня посетило похожее чувство на побережье близ Сан-Франциско.

Там установлено ограничение в 48 км/ч, но это слишком много. Я ехал не быстрее пяти, чтобы подольше подышать морем и поглазеть на мост Бэй-бридж. Всматриваясь в бетонные каньоны, я видел ту самую дорожную карусель, что закинула Mustang Стива Маккуина[138]на десять метров в воздух и одновременно в сознание всех мальчишек планеты.

И наоборот, вспоминаю, как я однажды ехал через эвкалиптовый лес в Португалии и, поскольку смотреть там было не на что, погнал, как очумелый, визжал шинами на каждом повороте и вообще впал в буйство. В общем-то, достижение для Toyota Starlet.

Если бы девица, влепившая мне в этом месяце банановым тортом в рожу, видела, как беспечно я тогда несся, она бы сбросила мне на ногу огромный булыжник. А то и прострелила бы грудь из экологически чистого дробовика.

И не меньше взбеленилась бы, застав меня в Элис-Спрингс, летящим по грязным дорогам со средней скоростью в 210 км/ч прочь от громадного ранчо где-то в трех миллионах километров. Тут мне на ум приходит Баттертабс, что в Йоркшире. Если едешь с востока, из Тирска, хочется гнать с ветерком, потому что там превосходная дорога, а поглазеть, если только ты не любитель овец, не на что. Но на вершине приходится замедлить ход. Потому что слева начинается крутой обрыв, а барьер там не длиннее садового шланга. Но еще и потому что там грандиозный вид.

Я мог бы продолжить, но для краткости просто приведу список мест, где я склонен ездить беспечно и на высокой скорости:

• Линкольншир;

• Германия;

• Голландия;

• Австралия;

• центральная часть Испании;

• западное побережье Барбадоса.

А вот список мест, где я склонен ездить помедленнее:

• Котсуолдс;

• Италия;

• юг Франции;

• Исландия;

• Новая Зеландия;

• Корсика;

• Коста-Бланка;

• восточное побережье Барбадоса.

Иными словами, я хамлю там, где рельеф местности подобен промокашке, а краски — обойному клею. А там, где бывает ярко и живописно, я становлюсь, как это называет Джеймс Мэй, «христианским водителем».

И полагаю, я не одинок. Вы задумывались, почему все так ползут, проезжая «разрез» на М40 возле Стокенчерча? А не потому ли, что открывающийся оттуда вид на Оксфордшир — тот самый, что мы видим на титрах «Викария из Дибли»![139]и такой же захватывающий, как там?