Случай Марии Мериан уникален еще и в том отношении, что она была фрилансером, работала на себя. Однако ее опыт работы художника в экзотических регионах разделяло множество графиков и живописцев, которых нанимали правительства и ботанические сады, в том числе и Сидней Паркинсон, который работал по заказу Джозефа Бэнкса в Австралии, Фердинанд Бауэр – в Средиземноморье, Фрэнсис Массон – в Южной Африке. Радикально новые формы и образ жизни неизвестных растений стали испытанием для их художественной манеры и заставили изменить ее.

Фрэнсис Массон был первым официальным путешественником-коллекционером растений в Британии, и его стиль преобразился под влиянием диковинных растений южноафриканских пустынь[133]. Массон родился в 1741 году в Абердине и изучил ремесло садовника, а затем, как и многие другие его современники-шотландцы, решил попытать счастья далеко на юге. Он получил место младшего садовника в Кью Гарденс, где его страсть к ботанике вскоре привлекла внимание начальства, а в особенности директора Джозефа Бэнкса – Свенгали ботаники XVIII века. Когда-то он посетил Мыс Доброй Надежды, и с тех пор не знал покоя и мечтал отправить в Южную Африку посланца за семенами и экземплярами растений для Кью Гарденс. Ремесленник, знавший свое место, идеально подходил на эту роль. Впоследствии Бэнкс описывал Массона как «молодого садовника, не получившего никакого образования, кроме жизненного опыта», так что не приходилось ждать с его стороны никакой угрозы планам или политике руководства. Возможно, ни директор, ни садовник и не подозревали, что у Массона настоящий дар рисовать цветы и что он – европеец, мужчина, однако отнюдь не раб системы, – будет горячо симпатизировать культурам и экосистемам, которые встретятся ему на пути.

Массон отправился в экспедицию в декабре 1772 года из Кейптауна и затем в течение двух лет вел подробный дневник. Он пишет, что выращивают голландские фермеры, каковы местные охотничьи обычаи, какие дикие животные водятся на равнинах. Рассказывает, что видел львов, слонов и зебр. Сокрушается, что здесь больше почти нет гиппопотамов – когда-то они в изобилии водились на всех крупных реках, но с появлением голландских поселенцев практически вымерли. Как и большинству первых колониальных исследователей, Массону, чтобы осмыслить пейзаж в своем воображении, требовалось сначала рассмотреть его сквозь европейскую призму. Однако затем, размышляя о судьбах земли, чьи захватчики в основном относились к ее природным богатствам с деспотическим пренебрежением, он приходит к выводам, которые идут вразрез с колониальной линией:

Зато хотя бы флора была нетронутой и неожиданно прекрасной. Массон обнаружил виды, которым предстояло стать фаворитами европейских садов – иксии, гладиолусы и ирисы росли на лугах в долинах, протеи – в предгорьях, вереск – на скалах. Однако особенно Массона очаровали сухие и бесплодные на первый взгляд пески на западном побережье под названием Кару. Это южноафриканский эквивалент «средиземноморского биома», и здешний климат показался Массону жарким и «изнурительным». Массона поразило разнообразие суккулентов, которых «природа, подобно верблюду, наделила способностью накапливать воду» и которые были способны цвести в этой негостеприимной пустыне. Вот как Массон описывает свое прибытие в Кару 20 ноября 1773 года:

Среди них были диковинные, лишь недавно открытые стапелии, которым предстояло стать темой лучших рисунков Массона. Стапелии с виду похожи на кактусы, однако родственны субтропическим лианам (и американскому молочаю, от которого зависит жизненный цикл бабочки монарха). У них мясистые зазубренные стебли, обеспечивающие фотосинтез, и высокое содержание в них воды позволяет приспособиться к условиям пустыни. Пятилепестковые цветы, симметричные, с четкими контурами, называли «морскими звездами». Они покрыты нежным пушком и зачастую бывают узорчатые, будто расшитая ткань. У S. ocellata крапинки, словно на шкуре дикой кошки, S. reticulata похожи на яйца Фаберже или морских ежей, цветы S. revoluta вывернуты и похожи на крошечных бархатных медуз, трепещущих на стебле. (Массон не упоминает, что у цветов стапелии неподобающий запах тухлого мяса, которым они привлекают опылителей – падальных мух).

Поразительно, как такой неопытный художник, опираясь исключительно на искаженные и приукрашенные ботанические рисунки Пьера Редуте и Георга Эрета, сумел в первом же заокеанском путешествии уловить всю необычность незнакомой флоры, визуально передать самую суть ее функционирования в глубоко враждебной среде (см. рис. 28 на цветной вклейке). Суккулентные стебли стапелий позволяют запасать в мякоти воду в засушливых условиях, – тот же прием, к которому прибегают некоторые морские растения, например солеросы, чтобы выживать в морской воде, которая вытягивает из организмов пресную. Массон почувствовал это интуитивно, понял, как близки формы растений в двух различных средах. Рассматривать его рисунки стапелий – все равно что путешествовать по подводному миру: это обитатели наземного рифа. Стебли он рисует смелыми жирными штрихами, с густыми тенями, создавая иллюзию рельефа, которая подчеркивает их мясистость. Иногда они твердые и блестящие, как кораллы, иногда вялые, будто ламинария. Цветы похожи на экзотических морских созданий, еле держащихся за колеблющиеся стебли, и художник выписывает отдельно каждую ворсинку – также механизм удержания воды. Единственное, чего недостает на его рисунках, – это ощущения растения в естественной среде, однако такого рода ботанические иллюстрации появятся лишь полвека спустя. Если бы Массон учитывал и это, мы бы увидели еще один прием сохранения влаги. Несмотря на то, что стапелии прекрасно приспособлены к физическому выживанию в условиях палящего зноя и сухости, они предпочитают по возможности расти в тени пустынных кустарников.