— А-а, так вот чем ты вчера занималась? — улыбнулся я. — Устраивала себе пикник?

Мой вопрос ее взволновал. Она поспешно вытащила пластиковый диск из принтера, вставила обратно в камеру, нажала несколько кнопок и положила фотоаппарат обратно на стол. Без сомнения, она стерла фотографии с пикника, а те две, что я напечатал, спалила в пламени газовой горелки.

Конечно, я умирал от желания расспросить ее обо всем, но ни о чем не спрашивал. Кроме того, Джеки одарила меня красноречивым взглядом: мол, один вопрос, и ты об этом пожалеешь.

Тут все нормально, у меня тоже есть свои секреты. Я, например, даже не задумывался, рассказать ли Джеки о том, что накопал в Интернете. Не хотел я рассказывать ей и о том, что ее имя пишется тем же необычным способом, что и имя дочери Генриетты Коул.

Единственное, что я могу сказать о поведении Джеки в последующие два дня, — она вела себя престранно. Она вдруг стала сама на себя не похожа. Ее мысли как будто все время витали где-то далеко. Она три раза в день готовила мне еду, отвечала на звонки и даже говорила Нейту, что ему делать в саду, но что-то изменилось. Во-первых, она стала молчаливой — слова не вытянешь. Во-вторых — неподвижной. Три раза я выглядывал из окна кабинета — и три раза видел ее стоящей на одном и том же месте с остекленевшим взглядом. Это все равно что увидеть колибри замершей в воздухе, с неподвижными крыльями.

Конечно же, я спрашивал, что случилось, но она только смотрела куда-то в пространство и отвечала:

— Хм-м-м-м...

Я пытался добиться от нее другой реакции. Я сказал, что мы с Десси в воскресенье чудесно провели время. Нет ответа. Я сказал, что у нас с Десси был восхитительный секс.

— Хм-м-м, — ответила Джеки, глядя в никуда.

Я сказал, что мы с Десси бежим в Мексику. Нет ответа.

Я сказал, что люблю зеленоглазую медведицу гризли и у нее будет от меня ребенок.

— Замечательно, — ответила Джеки и уплыла куда-то.

В среду она сделала несколько снимков Нейта на новый фотоаппарат. Я ничего не сказал, но меня немного задело, что она купила его и маленький принтер, не посоветовавшись со мной. Я хотел бы выбрать их вместе. Нейт на фотографиях получился, как парень с обложки модного журнала — и это при том, что он даже не помылся.

Я пытался поговорить с ним о карьере в мире моды, но он вообще не рассматривал этот вариант. Я понял его. Какой уважающий себя мужчина захочет получать деньги за то, что его будут фотографировать? С другой стороны, деньги эти немалые. Я хотел бы, чтобы с ним поговорила Джеки, но она стояла в другом конце сада и не проявляла к нашей беседе ни малейшего интереса.

В четверг утром наконец-то принесли пакет от человека из города Шарлотта. Одна часть меня жаждала вскрыть его как можно скорее, другая страстно хотела сжечь его, не заглядывая внутрь.

У меня было время обдумать ситуацию. Я пришел к выводу, что какие-то обозлившиеся люди в семьдесят девятом году забили женщину камнями, а Джеки, будучи ребенком, все это видела. После этого кто-то устроил самосуд и одного за одним убил всех, кто был причастен к гибели той несчастной.

Если моя теория верна, Джеки вне опасности. Насколько я могу судить, она ничего не знает о загадочной вендетте, только об убийстве.

Джеки знала, каким образом ее мать, предположительно — одна из убийц, оправдала свое преступление. Она сказала, что те, кто полюбил дьявола, должны умереть.

«Меня попутал дьявол», — подумал я. Разве не так на протяжении веков оправдывают свои злодеяния? Я видел по телевизору, как люди говорят: «Это не я, я ни в чем не виноват, сатана завладел моим сознанием». Когда я впервые встретил Джеки, она рассказала, что горожане считали, что та женщина влюбилась в дьявола.

Я прикрыл глаза рукой. Если Джеки в безопасности, мы можем остаться. Но я достаточно хорошо знал себя, чтобы утверждать: если мы останемся, я землю буду рыть, а докопаюсь до того, почему убили ту женщину. Какие человеческие страсти подтолкнули их к убийству? И я страстно жаждал узнать, кто отомстил за ее смерть.

Дрожащими руками я вскрыл пакет. Сверху лежало письмо с извинениями: мол, заболел и потому задержался с отправкой материала, однако... может быть, вы все-таки вышлете книги с автографами... М-да. Я-то не заболел, а книги все равно не выслал — забыл.

Фотография воссозданного по черепу портрета лежала в самом низу стопки документов. Я вытащил ее и увидел слепок красивой женщины лет тридцати с лишним. Несомненно, она приходилась Джеки родственницей. В ее возрасте Джеки будет очень на нее похожа.

Я стоял и силился понять, кто она — ну, кроме того, что это «женщина с моста». Это точно не мать Джеки, поскольку уверен: она погибла в автокатастрофе — ее раздавило собственной машиной.

Я бегло просмотрел присланные бумаги. Везде значилось одно: «неизвестная». Неизвестно, кто она, неизвестно, погибла ли в результате несчастного случая или была убита. Полиция могла бы определить это по тому, как на ее останках лежали камни, но к тому моменту, как прибыли стражи порядка, подростки, которые ее нашли, разобрали все камни: девушка, которая слышала ночью женские стоны и плач, билась в истерике и требовала, чтобы они выпустили бедную женщину, так что ее скелет освободили от камней полностью.

Полиция опросила подростков.

Я просмотрел их имена и задался вопросом, что интересного смогу найти про них в Интернете. Я направился к лестнице, чтобы подняться в кабинет. И тут в парадную дверь ворвалась Тесса. Она на полной скорости подскочила ко мне и повисла у меня на шее, обхватив за пояс ногами.

— Спасибо, спасибо, спасибо! — повторяла она, осыпая поцелуями мое лицо.

Я понятия не имел, чем вызван ее восторг, но мне все это нравилось. Она еще в том возрасте, когда притворяться не умеют и поэтому честно и открыто выражают свои чувства.

— Ты о чем? — улыбнулся я.

Стопка материалов об убитой женщине выпала у меня из рук и рассыпалась по полу. Я бы хотел, чтобы страницы провалились в щели. Пусть тут и остаются...

— За что спасибо? — Я немного отстранил Тессу и снова смог дышать.

— За гнома!

Я решительно не понимал, о чем речь. Когда мы покупали садовые статуи, мы немало времени проспорили о том, брать или не брать гнома. Я выступал категорически против. Когда я учился в первом классе, мы с Джонни Фостером подрались, и он заявил, что я похож на гнома. Я впервые слышал это слово и потому спросил у школьной библиотекарши, что это такое. Она дала мне книжку. То, что я увидел, мне не понравилось.

По правде сказать, я боялся, что Тесса так хочет гнома в саду потому, что ей нравлюсь я.

Я отцепил от себя Тессу, поставил ее на пол и принялся собирать бумаги.

— А это кто? — спросила она, глядя на фотографию воссозданного лица. Как и большинство детей, Тесса экономила силы для игр и поэтому не помогала мне.