Но это был Марио, и Томми снова осознал — как и в ту ночь — что он, сам не зная почему, всегда хотел, чтобы Марио касался его вот так. Теплые пальцы доводили его до экстаза, и Томми вдруг показалось, что всю минувшую зиму он вращался по кругу, центром которого был Марио, что он жил по-настоящему лишь тогда, когда Марио был рядом, что все странное напряжение и беспокойство неотвратимо вело его к этой самой минуте. Он вспомнил (и лицо его вспыхнуло даже в темноте), с каким смущающим вниманием и чувством, в котором угадал сейчас зависть, смотрел, как Марио обнимается и целуется с братом. От воспоминаний загадочное возбуждение только усилилось.

Ладонь Марио двигалась у Томми между ног, и мальчик задержал дыхание: его тянуло нервно захихикать. Он понятия не имел, что случится дальше. Анжело на переднем сиденье все еще насвистывал монотонную мелодию, несколько мучительно знакомых тактов, повторяющихся снова и снова. Сна теперь не было ни в одном глазу, Томми сидел напряженный, почти перепуганный, и стояло у него до боли. Сквозь вихрь эмоций пробивался вполне банальный страх: а ну как Анжело решит обернуться или остановить машину? И что только Марио себе думает…

Марио сделал долгий глубокий вдох. Томми не оставляло чувство, что от него ждут чего-то, какого-то действия, но чего именно — он не знал. Только прижался к Марио теснее, потом подвинулся так, чтобы губами касаться его голой груди.

Ощущение обнаженной кожи подхлестнуло воображение, в голове откуда ни возьмись заворочались бесформенные образы, странные мысли… Было бы неплохо… мне почти хочется… мне надо… Он вслепую зашарил перед собой.

Марио быстро подхватил его ладонь и положил, куда надо. Томми чувствовал его твердое горячее возбуждение, но был еще слишком неуверен, чтобы действовать, и потому просто держал дрожащую ладонь на месте. Машина качалась и подпрыгивала на неровной дороге, Марио прижимался к нему всем телом, Анжело насвистывал мотив, который, казалось, вздымался и утихал почти в такт с прикосновениями, затмевавшими все остальные чувства. Ладони Марио были крепкие, требовательные, почти до боли настойчивые… Напрягаясь все больше, Томми невольно двигался, и дыхание перехватило со звуком, в котором он не сразу распознал судорожный всхлип. Потом в ушах зазвенело, в голове поселилась приятная пустота, а тело обмякло. Под его щекой дыхание Марио замедляло темп, постепенно возвращаясь к нормальному. Наклонившись, парень мазнул шершавым подбородком по его щеке. Томми вздрагивал, в шортах было тепло и липко. Шепот прозвучал легким выдохом на ухо.

— Все, малыш, все. Шшш. Спи.

И спустя секунду Томми уже спал — уложив голову Марио на плечо и слушая тихое насвистывание, звучащее даже во сне. Позже — намного позже, потому что ветер стал влажным и прохладным — он ненадолго проснулся. Машина не двигалась, снаружи доносилось звяканье заправочного пистолета. Томми выпрямился, глядя на неоновую вывеску заправочной станции. Папаша Тони поменялся с Анжело местами, и тот, перегнувшись на заднее сиденье, негромко спросил:

— Ребята, может, есть хотите? Или газированной воды?

— Не хотим, — шепотом ответил Марио. — Я спал. Смотри, ты ребенка разбудил…

Томми почувствовал, как Марио мягко укладывает его обратно.

— Сейчас уснет…

И мальчик снова погрузился в глубокий сон.

ГЛАВА 13

Когда настал холодный серый рассвет, все позабылось. Они остановились позавтракать, и Томми, который, сидя между Анжело и Марио, с аппетитом поглощал огромную порцию блинчиков и бекона, даже близко не собирался размышлять над тем, что случилось ночью. Короткая мысль промелькнула лишь на очередной заправке, где они вымылись и переоделись. Томми заметил белесое пятно на шортах, но без лишних раздумий запихнул их в пакет с грязной одеждой. Так можно было притвориться, что ему привиделся странный сон и ничего больше.

К полудню они, наконец, добрались до маленького городка, примечательного лишь тем, что тут располагалась зимняя стоянка Ламбета. В дальнем конце огромного пустыря на краю хлопковых полей уже стояли с десяток грузовиков и трейлеры. Тесный круг автомобилей и фургонов, с полдюжины маленьких навесов — унылый порядок стоянки сменился живописной картиной цирка, готового отправиться в путь. Томми выскочил из машины Сантелли, не успела та толком остановиться, и бросился к трейлеру, принадлежащему его собственной семье.

После всех положенных объятий, причитаний, приветствий и второго завтрака с родителями Томми погрузился в привычное окружение. Внутри обширного, огороженного веревками пространства устанавливали аппаратуру. Незнакомец в шортах щелкал бичом, гоняя по кругу группу лошадей. На огороженной территории незнакомый мужчина и маленькая светловолосая женщина, оба странно потерянные, наблюдали за установкой вертушки. Были тут и номера, знакомые Томми по прошлому году: лестницы для воздушного балета уже ждали своего часа, и Марго Клейн придерживала канат для девушки в клетчатых шортах и блузке на бретелях. Бетси Джентри нигде не было. На деревянном ящике сидела Маленькая Энн, и Томми пошел было к ней, но тут его перехватил Папаша Тони, велев отыскать Бака, униформиста, чтобы тот помог установить и проверить аппарат.

— И не волнуйся, — бросил Папаша Тони. — Ты будешь с нами на показе, но я сказал Ламбету, что на тебя можно положиться, а он меня знает. Раз Тонио Сантелли говорит, что ты умеешь летать, — он надменно вздернул подбородок, — значит, беспокоиться не о чем.

Такой похвалы Томми еще не доставалось. Забравшись на аппарат вместе с Баком, он был счастлив, как никогда в жизни.

Хорошо после полудня Томми спустился на землю и отложил ватерпас. Марио и Анжело в рабочих трико только-только вышли из трейлера. Подбежав к Марио, Томми — как делал тысячу раз прежде — обхватил его со спины и в шутку попытался повалить. Но парень вдруг напрягся и оттолкнул его:

— Прекрати. Хватит дурака валять.

Томми отшатнулся. Он был слишком молод, чтобы понять: в сознании Марио он из ребенка, с которым можно заигрывать и дразнить, превратился в отдельную личность, для которой неожиданное прикосновение может быть оскорбительным или полным некого смысла, но, так или иначе, личным. Не осознавал Томми и того, что Марио, возможно, боялся обнаружить эту перемену.