Напротив, она провела последние три дня после инцидента в сауне, уворачиваясь от меня каждый раз, когда я сворачивал за угол.

Изредка она заглядывала ко мне в кабинет и пересматривала нашу игру Го, перекладывая камень то тут, то там, но только когда меня не было внутри. Что, как ни прискорбно, вынуждало меня разбивать лагерь в противоположном крыле поместья.

Я не поднимал глаз от экранов.

— Ты здесь по какой-то причине?

— Просто беспокоюсь.

И ты, и я.

С каких это пор я стал перестраивать свою жизнь под нужды другого человека, не состоящего со мной в кровном родстве?

А еще лучше — с каких пор Фэрроу Баллантайн стала человеком, чьи мысли, поступки и эмоции я вообще принимаю во внимание?

Я вскочил с кресла, напугав Натали, когда оно загрохотало. У нее чуть челюсть не вывихнулась, когда я начал вышагивать вдоль окон от пола до потолка.

Туда-сюда.

Туда-сюда.

Я собирался извергнуться.

Три дня.

Три гребаных дня.

Три дня с тех пор, как Фэрроу столкнулась со мной в сауне, заставив меня усомниться в собственном здравомыслии.

Три дня с тех пор, как я чувствовал, как ее возбуждение капает на мои пальцы, и разминал ее задницу — ее плоть, не сворачиваясь и не срываясь.

Три дня прошло с тех пор, как тугие стенки ее влажной киски зажали кончик моего члена внутри себя, сжимая его изо всех сил.

Каково будет трахать ее голышом?

Этот вопрос занимал все мои дни и пожирал ночи.

Я был одержимым мужчиной и не мог сосредоточиться ни на чем, кроме как на ее ощущениях.

Внезапно я не смог вспомнить, почему и когда человеческая кожа вызывала у меня отвращение. Я хотел ее на своей двадцать четыре на семь.

Это привело меня к следующей проблеме.

Фэрроу не проявляла никаких признаков того, что ее холодное плечо, которым она одаривала меня с того дня, стало теплее. Я жаждал любого признака жизни от нее. Любое доказательство того, что она хотела моих прикосновений так же сильно, как и я ее.

Поэтому я стал совершать длительные прогулки по саду орхидей, медитировать четыре раза в день вместо трех и бродить по коридорам своего особняка, словно привидение, в поисках ее следов.

Она была повсюду и в то же время нигде.

В случайной закуске на моем обеденном подносе, которая не менялась уже семнадцать лет.

В дополнительной простыне на моей кровати под пледом, когда температура упала со сменой сезона.

И в записях камер наблюдения в моем офисе, которые я проверял, чтобы убедиться, что она действительно пришла, чтобы сделать свой ход Го.

Удивительно, но она выполнила свою работу к моему удовлетворению.

Я перебрал всех горничных и вложил смехотворные средства в роботизированное оборудование для уборки, надеясь, что мне больше никогда не придется иметь дело с человеческой некомпетентностью.

Но под присмотром Фэрроу поместье никогда не выглядело лучше.

Проблема? Она переставляла вещи — и снова заставляла меня меняться.

Она ставила цветы в вазы. Переставила мебель с одного места на другое. Откинула все шторы, чтобы в дом проникал естественный свет.

Мне должно было казаться глупым, что она гордится тем, что превратила мой дом в дом. Что она ухмылялась про себя, когда переставляла вазу с фруктами на одном из моих кухонных островов или наклоняла картину под идеальным углом.

Казалось, она полностью довольна тем, что избегает меня, в то время как я был на грани того, чтобы вцепиться когтями в свою кожу. Почему мы не разговаривали? Не дразнили друг друга? Не прикасались друг к другу?

Я был похож на ребенка, который только что понял, как ходить.

Мне хотелось делать это постоянно. Трогать ее волосы. Ее щеки. Ее сиськи. Ее киску.

На четвертый день нашего радиомолчания я, наконец, загнал ее в угол.

Она была в моем саду и уничтожала куст белых роз, чтобы наполнить мои шестизначные художественные вазы.

Я подумал, что она не очень хорошо воспримет, если я скажу ей, что эти розы не следует ставить в урны, которые, по сути, являются историческими сокровищами, некоторым из которых более 600 лет. Одно только воздействие влаги уничтожило бы их ценность.

Простое черно-белое платье горничной облегало ее фигуру, подчеркивая каждую арку и изгиб. Волосы, словно расплавленное золото, обрамляли ее плечи и лицо.

В ушах у нее были наушники, она покачивала головой туда-сюда, когда брала ножницы для моих ухоженных цветов. Она не услышала моего приближения, даже когда я стоял в метре от нее.

До моего носа донесся ее запах. Она пахла летом и грехом, солнцем, целующим распустившийся цветок.

Поскольку она была в одежде, я не раздумывая постучал ее по плечу, чтобы привлечь ее внимание.

Она слегка подпрыгнула, пошатываясь, и выдернула наушники из ушей.

— Господи, Зак. Ты меня напугал.

А ты меня. Я чертовски боюсь тебя, Осьми.

Вместо того чтобы сказать это, я сцепил пальцы за спиной и окинул ее недовольным взглядом.

— Могу я задать тебе вопрос?

— Нет.

— Но я все равно задам. Почему я получаю молчаливое обращение?

— Молчаливое обращение? — Она высыпала охапку роз в ведро и вытерла руки о фартук. — Ты использовал любую возможность, чтобы сказать мне, что я — помощница. Зачем мне искать тебя и завязывать разговор?

Она преуменьшала то, кем мы были, и это выводило меня из себя. Мне пришлось сделать глубокий вдох и сосчитать до десяти в обратном порядке.

Я никогда не злился.

Что, черт возьми, происходит?

— Мы с тобой заключили сделку, — пробурчал я, возвышаясь над ней и используя все свои силы, чтобы не наброситься на нее. Я всегда жалел своих коллег и друзей, которые поддавались эмоциям при самых незначительных неудобствах. — И сейчас ты не выполняешь свою часть сделки.

— А ты выполняешь? — Она повернулась обратно к кустам, схватила ножницы с грязной земли и набросилась на розы в полную силу. Это была не стрижка. Это было обезглавливание. — Я начала выполнять свою часть сделки, и вот я здесь, прошло три недели, а у меня нет ни адвоката, ни частного детектива, ни зацепки, чтобы начать борьбу с Верой.

Так вот почему она злилась и игнорировала меня? Потому что думала, что я забыл о своем обещании?

Моя челюсть напряглась. Мне пришлось помассировать ее, чтобы не наброситься на нее.

— Договоренности достигнуты.

На самом деле они не были приняты.

Я планировал оттянуть неизбежное настолько, насколько мог.

— Ага. Конечно. Суперсекретные договоренности, о которых никто никогда не слышал. — Снова срезание роз.