Она была неумолима. Такими темпами она оставит мой сад совсем голым. Она понятия не имела, что делает. — Как удобно, что ты держишь все в тайне.

— Я работаю над этим. — Мои губы едва шевелились, когда я говорил.

Позади нас щелкнули балконные двери. Мама и Селеста Айи, без сомнения. Мы обедали вместе каждую пятницу.

Только в эту пятницу я забыл, потому что только что открыл для себя киску и хотел поесть.

— Я не верю.

Я схватил Фэрроу за руки, не заботясь о том, что могут подумать мама и Айи, и развернул ее к себе лицом.

— Боюсь, тебе придется мне поверить. У тебя нет выбора. Мы заключили деловое соглашение. Теперь мы партнеры. Когда я сказал, что договорился, я имел в виду именно это. Сегодня в четыре у нас встреча с моей командой юристов и частным детективом. Я ждал закрытия фондового рынка перед встречей.

Она быстро моргала, ее лицо переходило от эмоции к эмоции, начиная с растерянности и заканчивая надеждой.

А потом она сделала нечто совершенно ужасное.

Она улыбнулась.

Она улыбнулась, и я почувствовал это всем телом.

— Правда?

— Да, — проворчал я. — Я же сказал, что сделаю. Тебе, наверное, стоит переодеться в свою обычную одежду для встречи.

Я быстро осмотрелся, злясь, что она заставила меня объясняться. Я никогда раньше не оказывался в такой ситуации.

Она кивнула, перебирая бархатистые лепестки розы в своем ведерке.

— Обязательно.

Пауза.

Я подумал, знает ли она, что моя мать наблюдает за ней. Скорее всего, нет. Казалось, она глубоко задумалась.

Фэрроу подняла взгляд и встретилась с моим.

— Мне нужно что-то заплатить? Аванс? A…

— Я обо всем позабочусь. — Я покачал головой. — Ты просто должна появиться и рассказать нам о том, что происходит.

Она кивнула. Я чувствовал отчаянную потребность в чем-то. Я не знал, чего.

Мои кулаки сжались в кулаки.

Повернись, Зак. Уйди.

Вместо этого я просто смотрел на нее, враждебность волнами исходила от меня. Ожидая… Чего? Благодарности?

Я не хотел, чтобы она благодарила меня. В китайской культуре благодарить кого-то было формальностью. Это означало дистанцию между двумя людьми, а я хотел, чтобы она была рядом.

— Ну? — Она облизала губы, изучая мое лицо, и, похоже, не была уверена в себе. — Тебе нужно что-то еще?

Твое внимание. Твои невозможные слова. Твоя сладкая киска. Особенно твоя сладкая киска.

— Чтобы ты перестала убивать мои розы, — пробурчал я вместо этого, вырывая ножницы из ее пальцев. — Ты понятия не имеешь, что делаешь.

Она слегка рассмеялась.

— Я закончила уборку и мне стало скучно. Повесели меня.

Я ничего не ответил.

На самом деле, я ее забавлял. Позволял ей спускать с рук то, что не позволил бы никому другому.

— Зак… — Фэрроу нахмурилась. — Ты хочешь, чтобы я прикоснулась к тебе?

Да. Нет.

Господи, я ни хрена не понимаю.

Я чувствовал себя так, будто возвращаюсь в среднюю школу, где не знал, как думать, чувствовать и вести себя с девушками.

Я бросил ножницы в ведро со свежими розами, которые она срезала.

— Ты можешь меня потрогать, я полагаю.

Хотя прикосновения, которые я имел в виду, не были тем, что я хотел бы, чтобы свидетелями стали мои близкие родственники.

Ее губы дрогнули, но не совсем в улыбке.

— Попробуй еще раз.

Мои ноздри вспыхнули.

— Пожалуйста, прикоснись ко мне.

Она подняла бровь, явно забавляясь.

— Где?

Где угодно.

Везде.

Но я должен был оставить это в тайне, так как Селеста Айи, вероятно, готова была достать видеокамеру и дать советы по индустрии.

— Лицо, — прошептал я, униженный и взволнованный одновременно. Все мое тело дрожало от признания. — Я хочу чувствовать кожу на своем лице.

Это было впервые с момента аварии. С тех пор как его кровь попала мне в глаза и потекла по щекам, как слезы.

Мы смотрели друг на друга, и на мгновение мир перестал существовать. Не щебетали птицы. Над головой не проплывали облака. Моя мать не смотрела на нас своим неодобрительным взглядом.

Грудь Фэрроу вздымалась от неровного дыхания. Она поставила ведро с цветами на землю, а ее руки поднялись к моему лицу.

— Расскажи мне что-нибудь, чтобы отвлечь тебя, — попросила она, ее улыбка была мягкой, а голос шелковым. — Что-нибудь про осьминогов.

Я закрыл глаза.

— У него три сердца.

— Держу пари, он любит большие.

Ее руки почти достигли моего лица. Я чувствовал, как они нависают над ним. Я совсем перестал дышать, готовясь к этому.

— Это трагическое существо, — возразил я, приоткрыв один глаз. — Оно никогда не сможет полюбить. Оно запрограммировано на то, чтобы выполнить свою репродуктивную задачу, произвести потомство, а затем сразу же погибнуть. У него нет ни единого шанса на жизнь.

— Может быть, тогда ты назовешь меня котенком? — Фэрроу наморщила нос, выглядя раздражающе очаровательно. — Я бы даже согласилась на кролика.

— Кошки — это общий выбор. Кроликам место в особняке Хью Хефнера. — Я приоткрыл второй глаз и решительно покачал головой. — Ты осьминог. Умная. Изысканная. Трагичная.

И тут это случилось.

Ее ладони обхватили мое лицо с двух сторон, сжимая щеки. Я втянул воздух и зажмурил глаза. Ее теплая влажная кожа прижалась к моей.

Я заставил себя открыть глаза. Чтобы посмотреть на нее.

Ее ногти царапали мою кожу. Дрожь пробежала по моему позвоночнику.

— Посмотри на меня, Зак. — Она улыбнулась. Улыбнулась. — Ты можешь это сделать. Ты можешь прикоснуться. Почувствовать.

Мы стояли в саду, как два дерева, крепкие, но хрупкие, слегка покачиваясь на ветру, и я не мог этого вынести. Как все разом навалилось на меня.

Воспоминания. Отвращение. И чувство вины за то, что я все еще хотел ощущать ее кожу, хотя мой отец был мертв, и я даже не мог вспомнить его предсмертные слова.

— Что с тобой случилось? — прохрипела она.

Я покачал головой.

Я не мог рассказать. Не мог повторить это для своих ушей, не говоря уже о ее.

— Ты чувствуешь себя нормально?

Я задумался.

— Это… чувствуется. — Хорошо. Плохо. Сложно. — И это больше, чем я могу просить.

— Закари, — рявкнула мама с балкона, обдав его ледяным холодом. — Ты опоздал, а мы голодны.

Фэрроу отцепила руки от моего лица и отступила на шаг назад. Ее шея покраснела.

— Увидимся в четыре.

Она отвернулась от меня, подхватила ведро с розами и поспешила к входной двери.

— Не уходи, — прохрипел я, голос возник из ниоткуда.

Она приостановилась, но не повернулась ко мне лицом.

— Не уйду, — прошептала она, и я не знал почему, но все вокруг вдруг стало казаться трагичным. Как осьминог, создающий жизнь только