— Дай-то Бог, Андрюша, дай бог. Я как-то и не против, — рассмеялся оттаявший от мрачных дум Фаддей Фаддеевич.

* * *

И только почти через три недели после выхода из пролива Кука Беллинсгаузен повернул шлюпы на широту острова Опаро[32], открытого английским мореплавателем Ванкувером в 1791 году и названного им так, потому что островитяне часто произносили это слово.

Когда рано утром в шестнадцати милях показался остров, ветер стал заходить к востоку и не позволял приблизиться к нему. Беллинсгаузен все-таки пытался, лавируя, подойти к нему поближе, когда сигнальщики доложили, что от берега в сторону шлюпа плывут лодки с островитянами. Лодки с балансирами, как отметил Андрей Петрович, были похожи на те, которыми пользовались аборигены острова Нукагива.

Довольно быстро приблизившись, они остановились, и туземцы громко и с жаром говорили что-то, обращаясь к морякам. Беллинсгаузен показал им некоторые вещицы, маня к себе, и те тотчас решились подняться на шлюп. Фаддей Фаддеевич с важнейшими из них здоровался прикосновением носа и сделал им разные подарки.

Островитяне были в основном среднего роста, а некоторые и довольно высокие, по большей части стройны, с крепким телосложением и кудрявыми волосами. В движениях ловки и проворны. Цвет лица и тела темно-красный, черты лица приятные и не обезображены татуировкой, как это принято у многих аборигенов островов Тихого океана. Особенно обращали на себя внимание их быстро сверкающие черные глаза.

Среди них выделялся стройный юноша лет семнадцати от роду со светло-русыми волосами и голубыми глазами и цветом лица и тела, подобного жителям северной части Европы. У моряков не было никакого сомнения, что родился он от туземки и путешествующего европейца. По просьбе Андрея Петровича художник Михайлов нарисовал весьма похожий портрет этого островитянина и некоторых других.

Спустя некоторое время приехал на такой же лодке островитянин высокого роста, стройный, но плотного телосложения. Наружность его и уважение к нему прочих туземцев указывали на то, что это их вождь. Капитан пригласил его в каюту, на что тот вначале не соглашался, но затем с робостью вошел и всему удивлялся. А получив в подарок топор, зеркальце и несколько аршин выбойки, остался очень довольным.

Однако жители острова Опаро обнаружили великую склонность к воровству и старались украсть все, что им попадалось под руку. Поэтому старший офицер выставил часовых с заряженными ружьями для присмотра за ними. И не зря. Один из островитян, бывших в кают-компании, схватил спинку от стула и бросился с ней с борта прямо в воду. Когда же часовой, увидев это, прицелился в него из ружья, тот испугался и тотчас возвратил украденное.

— А ведь им хорошо знакомо огнестрельное оружие, — с удовлетворением заключил Фаддей Фаддеевич. — Видать, уже успели испытать на себе его действие за свои воровские замашки.

— То-то их вождь так боялся спуститься в каюту, — подтвердил его догадку Андрей Петрович.

— У Ивана Ивановича особый нюх на воров! — хохотнул капитан, по-дружески похлопывая старшего офицера по плечу. — Оттого-то и понаставил вокруг вооруженную охрану.

— Такая уж у меня должность, Фаддей Фаддеевич, — пояснил тот, польщенный вниманием капитана к его мерам предосторожности. — Как говорится, береженого и Бог бережет!

И как бы в подтверждение их слов островитяне дружно попрыгали за борт, когда с подходившего «Мирного» выпалили из пушки, чтобы привлечь внимание к поднятому на нем сигналу телеграфа.

* * *

Ветер стих, и к утру смогли подойти к острову уже на четыре с половиной мили. Когда же шлюпы оказались против залива, островитяне опять наведались в гости примерно на двадцати лодках. И хотя накануне Беллинсгаузен просил их привезти рыбы, свиней и кур, показывая им на этих животных, бывших на шлюпе, туземцы не исполнили его просьбы и привезли только небольшое количество раков и таро[33].

— Вот скупердяи! — возмутился капитан. — Хотят все получить за так, а то и просто своровать.

Тем не менее одарил их разными безделицами: сережками, зеркальцами, огнивами, ножами и прочим. Получив подарки, гости не сходили со шлюпа по ступенькам трапа, а бросались прямо в воду и потом уже влезали на свои лодки. А так как шлюпы находились близко друг от друга, то они переезжали с одного на другой, протягивая руки то Беллинсгаузену, то Лазареву и знаками объясняли им, что еще ничего, мол, не получили.

— Вот шельмы! — смеялись офицеры, наблюдая за плутовством островитян. — Хоть помечай их ладони химическим карандашом, чтобы ненароком не стерли.

— Не волнуйтесь, господа, — успокоил их капитан, — нас в Кронштадте этим «добром» завалили чуть ли не полтрюма.

— Зря благодушествуете, Фаддей Фаддеевич, — заметил Андрей Петрович, — океан-то Великий, и, кто его знает, сколько мы еще встретим островов на своем пути.

Офицеры многозначительно переглянулись, услышав его пророчество, а Беллинсгаузен быстро глянул не него: «Уж не подтрунивает ли часом друг любезный при всем честном народе? — но тот был, как никогда, серьезен. — А ведь, пожалуй, Андрюша и прав», — решил он и стал «заворачивать» тех туземцев, которых уже успел приметить. Офицеры поняли это как сигнал к действию, и порядок с выдачей подарков был быстро восстановлен к великому сожалению островитян.

Пробыв более часа на шлюпе, туземцы вдруг второпях один за другим бросились в воду, озадачив своими действиями мореплавателей. Только один просил разрешения капитана остаться на шлюпе. Тот не возражал.

Туземец стоял на шкафуте и смотрел на своих соплеменников, убеждавших его возвратиться к ним. Он долго не соглашался, стоял как вкопанный, и на его лице была видна сильная борьба внутренних чувств. С одной стороны, видимо, какая-то обида на земляков, ожесточившая его против них, с другой — врожденная любовь каждого человека к своей родине, противоборствовали в его душе. И когда, наконец, возобладало второе чувство, он простился с капитаном и бросился в воду, соединившись со своими соплеменниками.

* * *

Причину столь внезапного и быстрого бегства островитян со шлюпов уже позже объяснил Лазарев.

Один из туземцев, выбрав удобный момент, когда матросы «Мирного» были заняты уборкой парусов, выдернул железный сектор с фалрепом и бросился с ним в воду. Видимо, он заранее предупредил о своем намерении товарищей, находившихся на шлюпе, так как они все мгновенно один за другим попрыгали в воду оттуда, где находились, кроме одного старика, которому преклонность лет препятствовала быстро последовать за ними, и он несколько замешкался. Лазарев приказал его задержать на виду у всех островитян. Ему показали лодку, на которой был украденный сектор, и объяснили, что если эта вещь будет возвращена, то его отпустят.