Островитяне повиновались старику, из чего следовало, что он принадлежал к числу вождей. По его приказу показанная ему лодка подошла ближе, и старик уверял, что в ней нет ничего из украденного. Когда же островитяне убедились, что капитан намерен непременно получить сектор обратно и без этого не станет освобождать старика, то один из бывших в лодке выдернул фалреп из сектора и показывал его, как будто в недоумении спрашивая: не эту ли вещь от них требуют?

Коль скоро он показал фалреп, то Лазарев окончательно убедился, что именно этот туземец и украл сектор, а потому настоятельно потребовал его возвращения. Виновный в похищении шарил руками внутри лодки и вытаскивал то изломанную корзинку, то куски камыша, а затем поднял пустые руки, объяснив, что в лодке больше ничего нет. Наконец, видя, что все его обманы не действуют, вытащил сектор и, держа его в руке, возвратился вплавь на шлюп.

Тут же все островитяне громко закричали, вроде бы браня его. Особенно же усердствовал старик, который с радостным лицом бросился к Лазареву и несколько раз коснулся с ним нос к носу. Комедия, одним словом, да и только! Ведь было очевидным, что старик сам являлся главным виновником похищения или по крайней мере, оно было сделано с его согласия, и если бы не успели его вовремя задержать, когда он был уже готов броситься за борт, то он спокойно уплыл бы на одну из лодок.

Однако Лазарев не стал показывать никакого подозрения по его поводу и подарил ему гвоздь, которым тот был крайне доволен, а затем бросился в воду и уплыл на лодке вместе с островитянами.

* * *

Не дожидаясь ветра, который позволил бы зайти в залив острова, где, по-видимому, было удобное место для якорной стоянки, Беллинсгаузен продолжил движение на восток. В продолжение всего дня погода была прекраснейшая, небо безоблачно, горизонт чист, и если бы к востоку или в другие стороны были бы другие острова равной высоты с островом Опаро, их можно было бы увидеть на расстоянии сорока миль (семидесяти четырех километров), но впередсмотрящие с салингов ничего так и не увидели. Поэтому на следующий день капитан повернул шлюпы на север, склоняясь несколько к востоку.

Уже 2 июля пересекли Южный тропик, а через сутки увидели первую летучую рыбу. Благодатные места! Теплынь, ветер постоянный и ровный, никаких галсов, и вахты превращались в отдых на свежем воздухе. Это тебе не высокие южные широты с холодом, снегом, штормовыми ветрами и плавающими льдами, но зато с чарующими сполохами южного сияния.

* * *

На рассвете 5 июля с салинга увидели на северо-востоке берег, и Беллинсгаузен направил шлюпы прямо к нему, прибавив парусов.

— С почином, Фаддей Фаддеевич! — приветствовал друга Андрей Петрович, как всегда, находясь рядом с ним на мостике.

— Не спишите с поздравлениями, — озабоченно ответил капитан, — где-то здесь должны находиться острова, открытые капитаном Валлисом в 1766 году. В общем, тут надо еще разбираться…

Подойдя к острову, который оказался атоллом с лагуной и узким проливом в нее, Беллинсгаузен направил к нему катер с Андреем Петровичем, астрономом Симоновым, художником Михайловым, штаб-лекарем Берхом и лейтенантами Торсоном и Демидовым. С подошедшего «Мирного» Лазарев послал ялик с штурманом.

Берег атолла был шириной в 300 саженей, а местами и много уже, состоял из кораллов разных цветов и кое-где был покрыт невысоким лесом из кривых деревьев. Астроном Симонов определил координаты острова и его размеры: не более трех с половиной миль длины и менее двух миль ширины.

Самой интересной находкой были довольно крупные морские ежи лилового цвета с иглами длиной около шести дюймов (примерно пятнадцать сантиметров), подобными карандашным грифелям. Лейтенант Демидов тем временем подстрелил нескольких фрегатов и бакланов.

Как только катер по выстрелу из пушки вернулся на шлюп, Фаддей Фаддеевич сразу же потащил Андрея Петровича в каюту подальше от ненужных в данный момент посторонних ушей.

— Ну и как остров, похож на открытый тобой атолл? — нетерпеливо спросил он.

— Не очень. Твой хоть и побольше, но мой покрыт высокими великолепными пальмами, а не какими-то низкорослыми уродцами.

— Давно известно, что каждый кулик…

— А ты тогда и не спрашивай! — перебил его обидевшийся Андрей Петрович.

— А с чего это ты взял, что это «мой» остров?

— ???

— Видишь ли, Андрюша, — стал пояснять Фаддей Фаддеевич, разворачивая на столе принесенную с собой карту, — вот остров Принца Генриха, открытый капитаном Валлисом, а вот еще остров Кумберленда, открытый им же. Координаты же обнаруженного нами острова не совпадают ни с одним из них.

— Так в чем же тогда дело, Фаддей? — не понял друга Андрей Петрович.

— Да в том, что Валлис упоминает еще об одном острове, но в дурную погоду, очевидно, он неправильно определил его координаты и принял его за уже открытый им остров Принца Генриха, которые действительно похожи друг на друга. Так что, по моему мнению, мы не можем претендовать на права его первооткрывателей.

— Уж очень ты щепетилен, Фаддей, ей-богу!

— А как иначе? Если я вдруг ошибусь, то наши заморские «друзья» поднимут такой вой, что хоть уши затыкай, а заодно непременно поставят под сомнение и все наши другие открытия.

— Это они могут, — согласился Андрей Петрович.

— Вот именно! А так, я напишу в своем отчете об этом острове с его точными координатами, и пусть теперь с этими делами разбираются географы, которые, собственно говоря, как раз для этого и предназначены.

— И волки сыты и овцы целы, — добродушно рассмеялся Андрей Петрович. — Только, по-моему, Фаддей, с этим делом без бутылки мадеры не разберешься.

— Ты, как всегда, прав, Андрюша, — улыбнулся капитан, — но только попозже, когда отойдем от острова.

* * *

Фаддей Фаддеевич, явно довольный и разговором, и предложением друга, не спеша складывал карту и вдруг воскликнул, показывая на окно, выходящее в сторону кормы:

— Смотри, смотри, что вытворяют, оголтелые!

Птицы-фрегаты бесстрашно бросались с высоты перпендикулярно в воду и хватали в струе за кормой шлюпа отходы, выброшенные из камбуза.

— Ведь довольно крупные птицы, и как только не разбиваются о воду, бедолаги? — удивлялся капитан.

— Ничего удивительного в этом нет, — авторитетно изрек Андрей Петрович. — Все дело в том, что у фрегатов в отличие от других морских птиц, грудная кость и вилка составляют одно целое, отчего они и могут так смело с высоты бросаться грудью в воду.

— А ты, Андрюша, честно зарабатываешь свой хлеб! Настоящий натуралист! Григорий Иванович был бы доволен своим учеником.

— Спасибо на добром слове, Фаддей! Каждый зарабатывает, как ты говоришь, свой хлеб тем, что может делать лучше всего остального. Вот ты, к примеру, успешно водишь шлюп. Я тоже могу, но хуже тебя. Поэтому я и занимаюсь ученой работой, которую ты делал бы хуже меня. А вместе мы очень даже неплохо делаем общее дело, предписанное нам государем императором. Разделение труда, дорогой мой.