что откуда такие же у Дмитрия Владимировича, мы доподлинно не знаем. Анна была на месте убийства Регины. Ее отец уничтожил все указывающие на это следы. У них обоих был повод убить и одну, и вторую сестру, и оба знали, какое лекарство использовать, чтобы вызвать у человека необратимые изменения. Викентий не погиб только потому, что намного тяжелее меня, лекарство было рассчитано, исходя из моего веса. И кеды. Человек, ударивший меня по голове, был обут в красные кеды. В таких ходит Ермолаев, но вторые такие кеды я видела в комнате для персонала в отеле. Вы, кстати, не знаете, чьи они?

– Эльмиры Степановны, – сказала Ирина, до этого молчавшая. – Мы на работе по дресс-коду должны ходить в черных лодочках, но у нее иногда уставали и отекали ноги, и тогда она ненадолго переобувалась в кеды. Пока никто не видел.

– Значит, по голове меня ударил либо Ермолаев, либо Эльмира Степановна. Кстати, она тоже могла убить Катю, потому что в тот день работала в дневную смену, и к моменту, когда произошло убийство, уже ушла. Весь вопрос в том, зачем? А она вообще кто? Откуда взялась?

– Отсюда, из Сестрорецка. – Ирина пожала плечами. – Когда-то работала медсестрой, а потом уволилась и ушла в администраторы отеля. Говорила, что работа спокойнее и график ее больше устраивает.

Панфилов вдруг встрепенулся.

– А ведь у Регины была подруга, которую звали Эльмира, – сказал он. – Они в медучилище вместе учились и потом в больнице работали в соседних отделениях. Я ее пару раз видел, когда Регину с работы встречал. Запомнил больше из-за редкого имени, чем из-за внешности, конечно. Регина говорила, что та ужасно переживает, что молодые люди не обращают на нее внимания. За ней никто не хотел ухаживать, потому что она была жутко прилипчивая. Знаете, есть такая категория женщин, с которыми поговоришь о погоде, а они уже в своей голове свадьбу планируют.

– Она такая и осталась. – Ирина невесело рассмеялась. – Выбрала объектом внимания папу на том основании, что он вдовец. И, уверенная, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок, начала осаду всякими вкусностями.

– Но вы, как мне показалось, не возражали, – мягко добавила Лика. – Наоборот, всячески ее притязания приветствовали.

– Я не хотела, чтобы папа остался совсем один после того, как мы с Владом поженимся, – чуть виновато сказала Ирина. – Он за столько лет совсем в бирюка превратился. После смерти мамы ни на одну женщину не смотрел. Но я хозяйство вела, старалась, чтобы он был окружен уютом. Мне казалось, что после того, как мы с Владом станем жить отдельно, с ним рядом должен быть кто-то, искренне к нему расположенный. Так почему бы и не Эльмира Степановна? Она тетка неплохая, просто прилипчивая, но добрая.

Интересно, а Благушин говорил, что привечает Эльмиру, чтобы она не строила козни на работе его ненаглядной доченьке. Но добрый и не очень далекий человек никак не мог строить козни. Интересно, кто из них ошибся в ее характере, Благушин или Ирина?

– Я надеюсь, меня вы не подозреваете? – добавила Ирина с вызовом.

Лика покачала головой.

– Нет. В момент убийства Регины вам было пять лет, а вероятность того, что эти преступления связаны, все-таки достаточно велика. В ночь убийства Кати вы дежурили в гостинице и если отлучиться на пляж и ударить соперницу ножом в грудь теоретически могли, то увезти и спрятать тело – нет. Я была рядом с вами. Вы могли, надев кеды Эльмиры Степановны, ударить меня по голове, подсунуть куклу в бассейн, специально для этого придя в гостиницу ночью, и поставить в мой номер бутылку с отравленной водой. Вот только вам совсем незачем было это делать. Разве что вы были соучастницей и покрывали Влада. Но тогда мы возвращаемся к первой версии, что убийца – он.

– Я никого не убивал.

– А я ему не помогала, – покачала головой Ирина.

– В свете вновь открывшихся обстоятельств и Регину, и Катю могла убить Эльмира Степановна. Скажем, из зависти или ревности. Однако это версия имеет право на существование с большой натяжкой. Она могла ударить меня по голове. Она, имея медицинское образование, знала, какой транквилизатор нужно подсыпать мне в воду. Есть еще альбом, из которого украли фотографии, и она вполне могла это сделать. Но ее виновность разбивается о неопровержимый факт. Именно Эльмира Степановна сейчас лежит в больнице с тяжелой черепно-мозговой травмой. Не ударила же она по голове сама себя.

Ирина внезапно еще сильнее побледнела, хотя это и казалось невозможным. С того момента, как Лика обнаружила ее сидящей на талановской кухне, девушка была бледнее некуда.

– Вы сейчас начнете подозревать моего отца, – выдавила она из себя.

Лика покачала головой.

– Нет, не начну. На ночь смерти Регины у него было установленное следствием алиби. У вашей матери был приступ панкреатита, после которого она даже попала в больницу, и он всю ночь за ней ухаживал. Он нашел меня без сознания, и на нем были совсем другие ботинки, а не красные кеды. Это не Константин Ливерьевич ударил меня по голове. В ту ночь, когда в бассейн подбросили куклу, он выходил из дома? Вы же были не на смене. Должны помнить.

– Нет, не выходил, – покачала головой Ирина. – Я, конечно, была после суточного дежурства, поэтому спала крепко. У меня вообще очень крепкий сон, потому что при сменной работе привыкаешь использовать любую свободную минуту, но у нас очень скрипит входная дверь. Папа никак не соберется ее смазать. Она скрипит так громко, что я всегда просыпаюсь, моя комната близко ко входу. Так что я совершенно точно знаю, что он никуда не выходил.

– Ну вот, – с удовлетворением продолжила Лика. – И в гостинице его, в отличие от Ермолаева, никто не видел, когда Эльмиру Степановну по голове ударили. И лекарство ему взять было негде. В смысле, что медицинского образования у него нет. В общем, вашего отца я не подозреваю.

– Я рада, – сказала Ирина просто. – Вот только Владу это никак не помогает. К сожалению.

– Вы вообще что собираетесь делать? – спросил Антон. – Ну ладно. Сейчас вы придумали сидеть на моей кухне. Но вы не можете прятаться тут вечно, особенно с учетом, что Вадька Спиридонов действительно мой друг, а потому может заявиться в гости. Сидя здесь, преступление не раскрыть. Должен быть какой-то разумный план действий. Хотя зачем я говорю о разумности человеку, сбежавшему из-под домашнего ареста?

– Мне можно называть вас Лушей? – спросил Панфилов у Лики вместо ответа.

– Меня зовут Гликерия, Лика. Луша – это для очень близких людей, – сухо сообщила она.

– Видите ли, Лика,