если вы – ключ к преступнику, или, по крайней мере, он считает, что основная угроза разоблачения исходит именно от вас, значит, нужно этим воспользоваться, – сказал он, не обратив на сухость ее тона никакого внимания. – Надо сделать вид, что вы что-то вспомнили, и сообщить об этом всем потенциальным подозреваемым. Только не одновременно. И после этого просто ждать, кто из них отреагирует на посланный месседж и предпримет еще одну попытку вас устранить. Другими словами, нужно ловить преступника на живца.

– Я против, – тут же решительно заявил Антон. – Нельзя подвергать Лушу опасности. Поиском преступника занимаются полиция и органы следствия, и надо просто не мешать им делать их работу. В частности, было бы неплохо, если бы вы сдались и вернулись под домашний арест.

– После того как я сдамся, мера пресечения мне тут же будет изменена и я отправлюсь в тюремную камеру, – криво усмехнулся Панфилов. – Я готов, разумеется, но только в случае, если буду уверен, что делается все необходимое для поиска убийцы, не для того, чтобы закрыть дело, повесив все на меня. Я, знаете ли, не терпила. Никогда им не был и не собираюсь быть.

Каолиновая маска рядом с резиновой куклой. Красные кеды. Украденные фотографии… Какая-то мысль настойчиво билась Лике в висок, ища выхода. Безрезультатно.

– Ладно, – сказала она мрачно. – Утро вечера мудренее. Пока предлагаю уложить Влада спать в гостевой комнате, а Ирину проводить домой. Половина первого ночи, бедный Константин Ливерьевич там уже, поди, все морги и больницы обзвонил. А утром мы на свежую голову решим, что делать. И еще. Влад, а у вас есть в телефоне Катина фотография?

– Есть, – смущенно ответил он, покосившись на Ирину. Какая же у этих влюбленных тонкая душевная организация! – А вам зачем?

– Не знаю, – честно призналась Лика. – Почему-то мне кажется, что это важно. Я помню ее ребенком, а потом видела только на пляже и, извините, в морге. Вряд ли она была сильно похожа сама на себя.

– Совсем не похожа, – подтвердил Влад со вздохом. – Я сейчас вам перекину, если нужно. Диктуйте номер.

– Не надо меня провожать. – Ирина поднялась с табуретки. – Я же вижу, что Антону страшно оставлять вас наедине с Владом. А со мной ничего не случится, прекрасно сама дойду. Я бы осталась, но папа правда наверняка тревожится.

– Что ты ему скажешь? Где была? – спросил Антон.

– Придумаю что-нибудь. Скажу, что мне нужно было подумать, и я сидела и смотрела на залив. Это не важно, он просто успокоится, что со мной все в порядке, и больше ни о чем спрашивать не будет. Папа – очень хороший. Он кажется малоэмоциональным и закрытым человеком, но на самом деле это не так. Он очень глубоко и тонко чувствует и способен на сильную любовь. Я это знаю, я выросла с этим убеждением. Мама мне всегда говорила: «Человека, способного на столь глубокое чувство, надо уважать, потому что в наше стремительное время, когда большинство людей меняет привязанности как перчатки, такое умение встречается нечасто». И дети его любят.

Да, это Лика тоже помнила с детства. Учитель Благушин часто приходил на их подростковые посиделки у костра на берегу, учил правильно печь картошку, много рассказывал про историю и приучил любить стихи. К примеру, именно от него она впервые услышала о поэте Константине Бальмонте, чьи строки, читаемые на прохладном ветру вечернего июльского Финского залива, почему-то странно задевали душу.

                               Я люблю тебя больше, чем Море, и Небо, и Пение. Я люблю тебя дольше, чем дней мне дано на земле. Ты одна мне горишь, как звезда в тишине отдаления. Ты корабль, что не тонетни в снах, ни в волнах, ни во мгле.

Странно, много лет Лика не вспоминала эти строки, а сейчас они всплыли в памяти так легко, словно она повторяла их не далее чем вчера. Тогда, в юности, слушая их, она думала: хотелось бы ей быть женщиной, вызывающей столь сильные эмоции, или она предпочла бы более ровную и спокойную любовь? Такую, какая была у ее родителей и у бабушки с дедом.

Впрочем, спустя очень короткое время выяснилось, что бабушка и дед как раз способны на сильные, почти шекспировские, страсти. Но к стихам Бальмонта это уже отношения не имело.

Ирина распрощалась и ушла, Антон закрыл за ней дверь и вернулся в кухню, где у стола все так же понуро сидел Влад.

– Пошли, я вам выдам постельное белье, – сказал Таланов. – Постелите себе сами. Вы извините, но у меня еще работа, а Луше пора отдыхать.

– Разумеется. – Панфилов коротко усмехнулся. – Мне слуги не нужны, я, знаешь ли, за годы службы привык себе койку сам заправлять. Спокойной ночи. И да, спасибо, что не выгнал и в полицию не сообщил.

– Возможно, я еще об этом пожалею.

* * *

Уснула Лика мгновенно, как только снова оказалась в кровати. Впечатлений она сегодня получила с такой лихвой, что мозгу требовалась срочная перезагрузка. Может быть, именно поэтому она спала без всяких сновидений и проснулась лишь в девять утра. Да, в условиях Сестрорецка живущий в ней жаворонок почему-то стремительно превращался в сову.

Антона рядом в кровати не было. Интересно, он уже встал или вообще не ложился, выполняя свой срочный рабочий заказ? Привычное чувство вины, что она своим присутствием мешает Таланову работать, накатило волной и тут же отступило, как морская волна на песке. Она ни в чем не виновата. Антон сам пригласил ее к себе в дом, ее присутствие его явно радует, а в том, что они вынуждены разбираться в крайне неприятных вещах, виноват неизвестный преступник, решивший, что может безнаказанно нападать на женщин.

Она нацепила всю ту же Антонову футболку, в которой, надо признать, было очень удобно ходить по дому, вышла из спальни и громко спросила:

– Эй, где все?

Тишина была ей ответом, и на мгновение Лику объял ужас, что ночью, пока она спала, Влад Панфилов убил Антона. Впрочем, паническая волна спала, не успев превратиться в сбивающий с ног вал, потому что из дверей кухни выглянул Антон, живой и невредимый.

– Привет, соня. Мы здесь. Иди завтракать.

Потенциальный убийца Влад Панфилов сидел на том же месте, у окна, которое занимал и вечером. Он пил кофе из большой кружки с надписью «Silicon Valley». Интересно, Антон там бывал, что ли? Она задала свой вопрос вслух и прошествовала к своему месту за столом. Антон, колдовавший у кофеварки, тут же поставил перед ней чашку поменьше и без всяких надписей, но тоже с кофе, и пододвинул тарелку,