Удар в живот был сильным. Мое легкое, худое тело вдруг оторвало от земли, и, кажется, я даже увидел себя летящим спиной вперед. Боли не было, я просто увидел перед собой темноту и отключился.

«И что теперь? Умер? Опять куда-то переместился? А черт его знает…»

–Аккуратнее, аккуратнее, сказал!– пробивающийся ко мне в уши голос доносился словно через подушку, но с каждой секундой становился все громче.

–О-о-ох!– выдохнул я и попытался руками ощупать живот. Боль пришла, тупая, как будто мне палкой ткнули куда-то в район пупка.

–Очнулся, малец?– донесся прежний голос, тот, что и привел меня в чувство.

Глаза были открыты, и наконец-то я смог их сфокусировать на том, кто стоял надо мной на коленях. Солдат какой-то, в шапке зимней, с маленькой звездочкой, почти незаметной из-за грязи. Да, помню, были тут бойцы, кто уже зимние шапки носил, так-то еще не очень холодно, лишь по ночам.

–Вы кто?– выдавил я из себя, чувствуя вновь подходящую к горлу тошноту. Вот же, чем блевать-то, уж столько из меня вышло, что казалось нечем уже, а позывы есть.

–Да ты в рубашке родился, малец!– солдат что-то поднял с земли, и я разглядел немецкие подсумки для автоматных магазинов.– Магазин в щепки, пуля в нем застряла, бывает же такое!

Видимо, бывает, да и раньше о таком читал, случаются чудеса все же. Поймал, выходит, пулю на излете, скорее всего, автоматную, винтовочная пробила бы как пить дать. Но вот удар в живот был очень сильным, даже с ног сбил и сознание выключил.

–Ага, в бронерубашке,– попытался схохмить я.– Странно, что пуля одна, стреляли-то вроде очередями…

–Из винтовки очередями не стреляют,– оборвал меня солдат,– один выстрел, одна и пуля.

–Так там что, винтовочная застряла?– охренел я. Ё-мое… Да тут до здания всего метров сто пятьдесят, может чуть больше, да она меня насквозь пробить должна была!

–Вот и говорю, везунчик ты. Всем досталось, двоих наповал, трое раненых, а ты цел. Чудеса! Никогда такого не видел.

А уж я тем более.

–Как там?– я указал на здание банка.

–Стреляют,– лаконично ответил боец,– люди туда все идут и идут, нормально там, думаю, удержим.

Я как-то даже успокоился и закрыл глаза. Хотелось просто полежать и ничего не делать, даже не шевелиться. Убитый недавно сержант говорил, что меня нужно срочно доставить в штаб…

–Где у вас командиры?– спросил я того же бойца, а указав на сержанта, добавил про штаб.

–Сейчас раненых понесут, вон, вижу, уже тащат, с ними иди, сможешь встать-то?

Я кивнул, попытавшись встать. Рухнул обратно на землю, даже не выпрямившись. Ноги были ватными и не держали, такая слабость накатила. Живот болит, от удара пули куда-то в пах отдает. Нехило меня приложило, до сих пор не могу осознать, что чудом жив остался.

Четверо бойцов, разной степени потрепанности, тащили раненых на берег, к переправам. Меня, поддерживая под руку, вели туда же. Ранен я не был, но удар пули оказался все же сильным для моего тела и нутро болело.

Возле лодок, на берегу, было пока тихо, немцы хаотично обстреливали саму Волгу, меня перехватили и потащили куда-то к штольням.

–Молодец, сынок!– встретил меня неизвестный мне полковник.

В блиндаже было сильно накурено и шла бойкая беседа. Люди суетились, сновали туда-сюда без конца, рядовые и командиры в различных званиях. Я поглядывал вокруг себя, до сих пор морщась от неприятных ощущений после попадания пули. Меня хвалили, даже кто-то заявил о представлении к награде, но я воспринимал все как в тумане.

–Комдив тринадцатой просил доставить мальчугана к нему. Акимцев!– из всей словесной каши вокруг я вычленил только слова обо мне.

–Да, товарищ майор?– к столу радиоузла подбежал молодой лейтенант, высокий как столб, ему приходилось здорово наклонять голову, чтобы ни за что не задеть.

–Возьми двух бойцов и сопроводишь парня к Родимцеву. Чтоб волос с головы не упал, понял? Отвечаешь за него головой!

О как. Меня как генерала какого-то опекают, значит, чего-то задумали еще, а мне пока плохо и думать не хочется.

До штаба тринадцатой дивизии меня, можно сказать, несли на руках. Не из-за какой-то важности, а тупо из-за слабости моей.

Опять темнота помещения, тусклый свет от пары горелок не в счет. Опять дым папирос, висящий… нет, не в воздухе, а вместо воздуха. Дышать нечем, запах дыма, пота, командиры-то почаще моются, но один черт, это ж не мирная жизнь, антисанитария сплошная. Хорошо, что я за год давно привык ко всему, а так было бы неприятно.

Надо отдать должное комдиву, да и всем остальным присутствующим. Увидев меня, да и выслушав доклад бойцов, что привели мою тушку сюда, меня велено было отправить в соседнюю землянку, санитарную. Родимцев распорядился осмотреть меня, накормить и дать выспаться. Присутствующий здесь же, в штабе дивизии, представитель особого отдела хотел было получить от меня доклад и в свою очередь доложить руководству, но его попросили подождать. Было приятно осознавать себя кем-то ценным. А еще приятнее было вновь увидеть ту, что запомнилась с первого дня.

Катерина. Черт возьми, ну как же так, почему у меня башку сносит от одной мысли, что она рядом? Разместили в санитарной землянке, чистой, кстати, и, скорее всего, командирской, ибо тут не было совсем никого. Командиров тут только обрабатывали, и они почти сразу убывали, либо в окопы, либо на берег. Лежать тут было некому, а меня вот разместили. Четверо нар, по двое на сторону, отделены друг от друга занавесками, вот диво-то! У дальней стены что-то вроде буфета или небольшого шкафа с врачебными причиндалами. Военврач тут же приказал Катерине меня раздеть для осмотра, а она, да и я сам, мгновенно оцепенела. Я вернулся в грешный мир быстрее и сам разделся до пояса, решив, что ниже доктора интересовать вроде ничего не должно. Угадал. Военврач, мужчина, кстати, заставил лечь и не шевелиться, пока он будет меня обследовать. Было холодно, я мгновенно покрылся гусиной кожей, а врач попросил Катю подбросить дровишек в печурку. Та уже вышла из ступора и выполняла распоряжения быстро и четко, тоже боец, как ни крути. Минут через пятнадцать стало теплее, и врач принялся за меня, до этого не трогал, даже одеялом укрывал.

–Ничего себе, мне сказали, что у тебя что-то с животом, но что именно, никто не знал, рассказывай. Можешь говорить-то?– врач уселся рядом на табурет, снял очки с толстыми стеклами и начал их протирать. Мужчина был среднего возраста, лет пятьдесят на вид, густые черные волосы лишь немного присыпаны сединой, как пеплом. Лицо у врача было начисто выбрито и сияло в свете керосинки синевой. Приятный такой дядька, ухаживает за собой, когда и успевает-то?

–А что там такое?– удивился я реакции врача. Что он смог разглядеть на моем брюхе?

–Обширная гематома, почти черного цвета, уж больно большая, как это случилось?

–Я не знаю точно, боец, что привел меня в чувство, сказал, что я пулю поймал в автоматный магазин, висящий на животе, в подсумке. Пуля винтовочная, как не пробила, не представляю.