–Ясно. Счастливчик, значит. Значит так, говори точно, где болит,– доктор положил руку мне на живот, а во вторую взял большой фонарик.

Я приподнял машинально голову и взглянул, насколько мог, на свой живот.

–Ни хрена себе синяк от пули. Не видел бы своими глазами развороченный автоматный магазин, подумал бы, что в меня танк попал!– офигел я от увиденного. В тусклом свете фонаря (правда, светил он куда как ярче керосинки) я увидел синяк. Блин, это даже обрисовать сложно. От нижних ребер и до самых штанов весь живот был просто черным. Как в моем времени шутили – синяк во все тело.

–Думаю, снаряд ты уже не увидел бы,– серьезно заметил врач.– Меня беспокоит цвет и размеры, а также твои болевые ощущения. Отправлю-ка я тебя на левый берег, нужно проверить, как бы не было повреждений внутренних органов.

–Мама дорогая,– вспомнив хороший мультик из будущего, точнее персонажа, которого озвучивал великолепный Евгений Миронов, я закатил глаза.– Может, тут отлежусь, а? Товарищ военврач…

–Ты еще поспорь со мной! Я генералов усмиряю, думаешь, тебе волю дам? Аника-воин!– врач хмыкнул и улыбнулся.

–Савелий Александрович, может, его помыть?– вдруг вставила свои пять копеек Катя. Ох, не ожидал я от нее такой подлянки!

–Да, Катюша, давай. Я позову сейчас Ирину, она поможет его раздеть. Натопила ты хорошо, не замерзнет, только обтирайте аккуратно, не известно, что у него там в брюхе. Ясно?

–Все поняла, а Ирина занята сейчас, бинтов много стирать, на реке она.

–Справишься?– как-то ехидно спросил доктор, а сам на меня глядит.

–Конечно, Савелий Александрович.

Врач вышел, протерев руки чистым полотенцем, предварительно плеснув на них чем-то из графина, судя по резкому запаху, явно не водой.

–Захар, я тебе тогда не успела спасибо сказать,– начала Катя, но я ее перебил:

–Во-первых, Катерина, вы вовсе не забыли, а сказали. А во-вторых…

–Давай на ты,– девушка взглянула мне прямо в глаза.

–Хорошо. Во-вторых, трусы не сниму,– твердо заявил я. Ну, блин, стесняюсь я, чего поделаешь! Она сейчас меня мыть станет, думаете, «дружок» будет тихо спать, не поддаваясь на провокации? Смешно вам? А мне вот ни капельки. Девушка очень красивая, она мне и так очень нравится, до такой степени, что прям зубы сводит, а тут еще такое! Да, размер пока маленький, но работать-то уже работает… Смущаюсь именно из-за размера.

–Там, на минах, когда ты со мной говорил, я разглядела твои глаза,– вдруг произнесла Катя,– у тебя глаза взрослого, хоть ты и ребенок еще. Да и говоришь ты как взрослый. Шрам еще этот…

–Пугает шрам-то?– спросил я, немного поворачивая голову в сторону, пряча отметку на лице.

–Немного,– задумавшись, ответила девушка,– он тебя из мальчишки взрослым делает. Если не приглядываться.

–Катя, вы простите, но вы и сами не шибко взрослая,– заметил я.

–Ну, тебя-то я постарше буду, мне уж целых шестнадцать, а тебе сколько?

–Двенадцать… Какое сегодня число?

–Двадцатое вроде,– девушка даже не задумывалась.

–Через несколько дней будет двенадцать,– подытожил я.

–Вот видишь, я старше, ты ж еще ребенок.

–Не надо так, Катерина, я уже как-то заметил одному генералу тут, недалеко, повторю для вас. Ребенок во мне умер двадцать второго июня, вместе с родителями. А уж когда на фронт попал, даже остатки детства кончились. Я людей убивал, какой же я ребенок?– серьезно так заявил я.

–Страшно это,– отвернулась Катя.– А каких людей ты убивал?– ни фига себе спросила.

–Как это каких?– даже хмыкнул я.– Вон, в городе, в каждом разрушенном доме такие сидят, в серых шинелях, с автоматами и винтовками.

–Так это ж фашисты, они не люди!– Вот тебе и весь сказ.

–От того, что правители послали их на войну, людьми они быть не перестали,– пожал я плечами.– По крайней мере, выглядят, как люди.

–Вот именно, выглядят, а не являются людьми,– Катерина встала и притащила таз с водой, кстати, довольно чистой на вид.

Дальше мы молчали. Мне было больно шевелиться, а Катя занялась тем, что ей приказали. Взяв в руки тряпку, кусок фланели, она быстро его намочила и, отжав, приступила к омовению моей тушки. И что бы вы подумали? Да, блин, так и вышло! Легкое беспокойство в трусах и так было, а уж тут разыгралось во всей красе. Понимаю, что там еще все только начинает развиваться, но реакцию-то никуда не денешь. Девушка была в ватнике, фигура не определяется, да и какая еще там фигура-то, но блин, прикосновения такие сладкие…

–Да уж вижу, и правда взрослый уже,– хихикнула Катя, а я засмущался и, наверное, покраснел, лицо как ожгло.– Мне старшая медсестра рассказывала, что у вас, мужиков, всегда так, когда вас моешь, а бывает даже и при перевязке.

Она говорит об этом казусе так легко и обыденно, как будто привыкла к такому. Или правда привыкла? Вот же дурень, она ж медсестра, ей плевать на твои реакции, она думает о другом, это ты тут, Казанова в детском теле, недобитый.

–Простите,– тихо сказал я.

–Да что ты все на вы ко мне? Договорились же вроде.

–Прости.

–Да ладно, чего уж там, я не обращаю внимания, меня еще в первый день на фронте предупредили.

–А давно ты здесь?– заинтересовался я.

–Так я местная. Когда все к переправам побежали, в августе еще, когда немцы бомбили сильно, я тут осталась,– девушка опустила глаза, замолчав.

–Прости,– не найдя, что сказать, повторил я.

–Привыкла уже. Папа погиб еще в начале войны, похоронку получили прошлой осенью, а мама, тетка с маленькими сыновьями уже здесь. Немец тогда бомбой прямо в баржу попал, никто не спасся, а я вот тут. Мы потерялись с ними на берегу, я на баржу не успела, не пустили, та уже полная была.

–Ты все видела, да?– Сильная девчонка, не каждый сможет так себя держать.

–Да, баржа сразу утонула, солдаты на лодках плавали, никого живых не нашли. Тогда еще днем переправлялись, вот так и случилось. А у тебя где родители?

–Да тоже нет никого,– прикрыл я глаза, вспоминая,– на второй день войны все погибли, а меня немцы забрали.

–Как это?– Катя уставилась на меня, как на тень отца Гамлета.

–Я бы рассказал,– чуть подумал, а что, мне уже один черт путь к немцам заказан, так чего теперь скрывать?– Расскажу как-нибудь, ладно, сейчас не хочется.

–Ну, ладно, захочешь, расскажешь, просто удивилась, что к немцам тебя забрали, а ты тут.

–Я у них почти год был, сначала в лагере, потом в диверсионной школе,– все же начал я свой рассказ,– вот, выучили на свою голову.

–Ты что, немцам служил?– вскинулась девушка, а я вдруг подумал, что сейчас я все испортил.