Третий. К тому времени Президент СССР был уже так широко известен в мире, пользовался столь большой популярностью, что любая попытка катапультировать его из КПСС могла бы драматично обернуться для самой партии.

Я не считал, что Горбачев сознательно ведет дело к развалу КПСС. Думаю, его цель заключалась в том, чтобы реформировать партию. Но по стечению обстоятельств и, возможно, из-за особенностей характера он не создал в самой КПСС массовую базу, на которую смог бы опереться.

О чем с тревогой постоянно говорили в секретариате ЦК в то время? «Он стал с нами меньше считаться». Когда началась работа над новым Союзным договором, Генсек вообще не обсуждал этот круг вопросов на Старой площади. Он как бы старался избегать КПСС. Очень эмоционально и, по сути, пророчески сказала тогда об этом член Политбюро Галина Семенова. «Горбачев рубит сук, на котором сидит. Кто ему поможет, если партия отвернется от него так же, как он отвернулся от партии?» Даже Семеновой, знающей Горбачева лично и испытывающей к нему глубокое уважение, были непонятны его поступки. Что уж было говорить о разгневанных руководителях областных партийных организаций?

Полемика на апрельском Пленуме не принесла позитивных плодов, практически не повлияла на позиции спорящих. И те и другие продолжали проводить избранную линию, не обращая внимания на самые веские доводы оппонентов. Поэтому вина за сильнейший разброд и неурегулированный кризис в партии ложится на обе стороны, даже при том, что вклад «главного дирижера» был решающим.

Во многом КПСС стала заложницей и жертвой организационных принципов своего построения. В течение десятилетий властные полномочия передавались по накатанной колее: парторганизации – съезд – Центральный Комитет – Политбюро – Генеральный секретарь. Мы имели дело с пирамидой, а она не может быть гибкой.

Разрыв между партийными верхами и низами в годы перестройки как минимум не уменьшился. На вершине – бурное кипение страстей; у основания – рядовой актив, все меньше понимающий происходящее наверху. Исключительная роль «первого лица» еще более усилилась. Генеральному секретарю так и не удалось, по его собственному выражению, «включить процесс снизу». Внутренняя противоречивость его позиции состояла, очевидно, в не осознанном до конца стремлении осуществлять привычную власть над безоговорочно пассивной, послушной партией, сочетая это с внешними демократическими институтами, рожденными перестройкой. Но если кому-то казалось, что бурные процессы критического обновления должны затронуть партию лишь в той мере, в какой это не подрывало авторитарные прерогативы верхов, то это было серьезнейшей ошибкой. Здесь лежала одна из основных причин половинчатости, непоследовательности, отставания назревших реформ. Пропасть между рожденной перестройкой политической свободой и стремлением сохранить административный стиль управления становилась все более угрожающей.

Создавать условия для развития внутрипартийных конфликтов было крайне опасно. Скажу откровенно, что после апрельского пленума я не упускал случая, чтобы сказать об этом Михаилу Сергеевичу. Впрочем, он и сам извлек уроки из происшедшего. Во всяком случае, обращал больше внимания на достижение согласия среди членов ЦК, более обдуманно относился к кажущимся незначительными, а в действительности очень важным мелочам.

Однако следующий, июльский Пленум ЦК КПСС, последний в истории партии, по своему накалу даже превзошел апрельский, хотя и был более собранным, деловым. Накануне я просил Горбачева не забывать весенний опыт, не увлекаться внешними, демонстративными атрибутами демократии. Они больше уместны в парламенте, но не на партийном форуме, когда требуется выработать общую политическую платформу. Июльский Пленум был особенно важен – на нем обсуждался проект новой программы партии, документ, который должен был определить ее стратегию и политическое лицо на ближайшие годы.

Тот пленум можно было назвать чрезвычайным. На его созыве настаивали некоторые крупные парторганизации, которые намеревались откровенно изложить свои претензии ЦК и лично Горбачеву.

Накануне открытия заседания стало известно, что тридцать секретарей крупных территориальных парторганизаций выступили с открытым письмом, в котором потребовали отставки Генерального секретаря. Вместе с тем многие были готовы поверить, что правдивая информация с мест – о тяжелейшем экономическом положении в регионах – не поступает к первому лицу. Поэтому ее хотели довести до него лично. От Генерального секретаря и Президента намеревались потребовать (и в конце концов потребовали) «решительных действий по наведению порядка в стране», «спасения государства от экономического и политического хаоса».

Конечно, большинство из тех, кого демократическая пресса после того пленума назвала «реакционерами», строго говоря, таковыми не являлись. Скорее, это были здоровые консерваторы. Все тогда были за реформы. Вопрос заключался в том, какой будет их цена. Как же, в самом деле, зрелые люди с богатым жизненным опытом могли смириться с ухудшением дел в экономике, безоглядно, без малейших попыток анализа принять абсолютно непривычные методы реформ? Такое молчаливое соглашательство больше подошло бы случайным людям в политике.

Вопрос об отставке Генсека, как и весной, витал в атмосфере пленума. Ему в открытую предлагали оставить партию и сосредоточиться на делах государства. Сам он был категорически против. В наэлектризованной политической обстановке, которая сложилась тогда в стране, полное разделение постов Президента и Генсека неминуемо было бы использовано как предлог для нового нагнетания напряженности. Достижение гражданского согласия стало бы еще более проблематичным.

В этой ситуации я решил с трибуны высказать одну, как мне казалось, вполне созревшую идею, которую вынашивал еще до пленума. Предложил подумать о том, чтобы нынешний Генеральный секретарь, который к тому времени уже был Президентом СССР, в будущем мог бы занять пост председателя партии.

При этом исходил из того, что такая перемена освободила бы его от оперативной работы в руководстве партии, одновременно предоставляя свободу действий заместителю Генерального секретаря и другим секретарям ЦК. Горбачев же сосредоточился бы на президентских обязанностях, оставаясь в то же время лидером правящей партии. Поскольку к тому периоду КПСС фактически была главным проводником идеи правового государства в СССР, мне казалось логичным, чтобы функции Президента и Генерального секретаря были бы в приемлемой форме разделены. Повседневное же руководство работой ЦК следовало сосредоточить в руках его секретариата.

В первом же перерыве Горбачев подошел ко мне и в свойственной ему приветливой, но эмоциональной манере спросил:

– Саша, я не понял, на что ты намекал?

Было ясно, что моя идея не понравилась.

Выступая на том пленуме, я сказал о необходимости выдвижения на выборные должности в партии, в частности секретарей ЦК КПСС, молодых, современно мыслящих активистов. Ранее я обсуждал эту проблему с членами Политбюро – Семеновой, Лучинским и другими. Они разделяли мою точку зрения. Поддержал ее и Ивашко. Поэтому я предложил пополнить состав секретариата ЦК четырьмя-пятью новыми членами, хорошо зарекомендовавшими себя на работе в новом составе ЦК. Сказал о том, что «новобранцы» должны обладать сильной политической волей, высокой эрудицией, качествами ярких трибунов и полемистов. Руководители обкомов требовали, чтобы секретари ЦК бывали в горячих точках, в регионах, где росло социальное и межнациональное напряжение. Нам не всегда хватало на это времени, хотя мы много ездили по стране, выступали в самых разных аудиториях.