Хорошо помню атмосферу этого и других совещаний. Не было заранее подготовленных текстов, не было предварительно утвержденных списков выступающих. Каждый свободно высказывал личную точку зрения. Особенно откровенно говорили ораторы, приехавшие с мест. Тогда по стране прокатилась первая «перестроечная» волна забастовок, открытых, настойчивых проявлений недовольства. Представители местных организаций хорошо понимали объективные истоки этой критики и искренне стремились исправить положение. Именно они наиболее эмоционально делились своими тревогами, высказывали наболевшее, ставили «неудобные» вопросы, вносили конкретные предложения, касающиеся политики и экономики.

Мы в Политбюро, секретариате ЦК постоянно выступали за то, чтобы звучали темы гражданского согласия, демократического состязания, ненасилия в политике. При этом главным для нас было не сохранение своих организационных структур, как пытались представить дело наши оппоненты, а оптимальное осуществление принципиально новой функции партии – реализации социалистических принципов в условиях правового государства. Нельзя было позволить оппозиции расшатать общество до основания.

Обновленная партия могла бы еще долгие годы оставаться наиболее влиятельной силой в СССР. Но для этого ей было очень важно вовремя осознать себя современной политической партией. Хорошо зная положение политических партий и методы их деятельности в десятках стран, на Западе и Востоке, в которых побывал в предыдущие годы, я старался привнести этот опыт в наши дела.

Однако найти свое место в формирующейся политической системе было непросто. Слабым местом партии оставались отношения с рабочим классом. Чувствовалось, как растет дистанция: рабочие все больше отдалялись от партии. Допускалась, вероятно, одна из серьезнейших ошибок. Надо было глубже понять экономические проблемы шахтеров, железнодорожников, энергетиков, работников военно-промышленного комплекса. Рабочий класс выдвигался на передний край политической борьбы, а большинство партийных работников отсиживалось в это время в своих кабинетах. Они сначала не заметили, а потом недооценили значение ухода рабочих из наших организаций. А между тем это было очевидно уже на примере шахтеров, которые бастовали по всей стране – в Кузбассе и на Урале, в Донбассе и Воркуте. Причем некоторые министры поняли это раньше политических лидеров. Хорошо помню, как эмоционально выступали министр угольной промышленности Щадов, министр железнодорожного транспорта Конарев, обращая внимание на тяжелейшие проблемы людей труда, подчеркивая открыто, что партия теряет рабочий класс со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Но как подступиться к рабочему движению? Крайне важной в этом смысле являлась организационная перестройка партийного аппарата. В КПСС продолжали действовать старые организационные принципы, работали райкомы, обкомы и т. д. Те же кузбасские шахтеры, развернувшие широкое движение протеста, отторгали эти структуры. Там весьма активно «работал» лидер Демократической партии России Николай Травкин. Ему удалось перетянуть на свою сторону часть авторитетных кадровых рабочих.

Перед Майскими праздниками в 1991 году я отправился на юго-восток от Москвы – в Рязанскую область. Это была не праздничная поездка. Хотел побывать на обычном российском заводе, попытаться найти ответы на волнующие меня вопросы. Какой должна быть «рабочая» политика партии, как привлекать на свою сторону рабочих после того, как в партийном аппарате были упразднены отраслевые отделы, а КПСС полностью отказалась от выполнения хозяйственных функций? В Рязань меня пригласил первый секретарь местного обкома партии Л.И. Хитрун. Сказал, что рабочие ждут открытого, честного разговора. Мною двигал и чисто человеческий интерес. Чем дышит российская глубинка?

Некоторые выводы из той поездки я для себя сделал. Говорил о них на июльском Пленуме: «В стране появились новые формы рабочего движения. Но Центральный Комитет не уделяет им достаточно внимания. Недостаточно активно вырабатываются новые политические методы работы, направленные на установление прочных связей партии с разными социальными слоями, массовыми движениями». То же относилось и к внутрипартийной жизни. Нельзя было упускать ни одного ростка партийной инициативы «снизу». В Рязани я столкнулся с такими инициативами, был удивлен и обрадован: здесь проводились массовые кампании по поддержке партийной печати, ветеранам партии оказывалась материальная помощь.

На следующий день после посещения завода, побывав на праздничной Первомайской демонстрации, поехали в совхоз «Новая жизнь». По дороге остановились. Внимание привлекли необычно смотрящиеся с проезжей части здания. Оказалось, в рязанском совхозе «Пионер» идет строительство поточным методом монолитных жилых домов. «Добрая примета, – сказал Хитрун. – Где-то кипят политические страсти, а жизнь идет своим чередом».

Через полчаса сидевший на переднем сиденье помощник сообщил, что мы у цели. Обошлись без опоздания, но зал правления совхоза уже был полон. Меня узнавали, здоровались, я отвечал на приветствия.

Разговор начал директор хозяйства. Он официально представил меня и Хитруна. Поздравили с Первомаем, рассказали о том, как проходят майские торжества в Рязани. Помню, как просветлели лица, когда я сказал об уважении к нелегкому крестьянскому труду.

Все же главной темой разговора была политика. Кратко обозначил специфику текущего момента. Сообщил об апрельском Пленуме ЦК КПСС, о драматических эпизодах, когда положение Горбачева казалось висящим на волоске. Было много вопросов о многопартийности, о будущем страны. Отвечал в том смысле, что общество разбушевалось и его надо ввести в нормальное русло. Но это ни в коем случае не означает отката назад. Хотя кое-кто из сидящих в зале выглядел равнодушным, большинство, полагаю, разделяло мое убеждение, что в основе всего, что окружает человека, лежит великое понятие труда. И на пути созидания мы – все вместе, сообща – можем добиться многого.

Осенью 1990 года Горбачев попросил меня отправиться в Алма-Ату и получить согласие Нурсултана Абишевича Назарбаева занять пост вице-президента СССР. Михаил Сергеевич обосновал свое намерение желанием иметь Назарбаева рядом с собой. Введение должности вице-президента Горбачев рассматривал тогда как один из ключевых шагов для укрепления системы государственного управления.

Главным аргументом в пользу кандидатуры Нурсултана Абишевича был успешный опыт руководства огромной республикой в сочетании с глубоким знанием экономических и политических реалий. Немаловажно было и то, что Назарбаев хорошо понимал природу нашего многонационального государства.

Я охотно взялся за выполнение этой миссии, поскольку и сам считал Назарбаева наиболее подходящим кандидатом на пост вице-президента, личностью, которая могла бы консолидировать наше федеративное государство, проходящее сложный этап своей истории.

В Алма-Ате Назарбаев и его окружение встретили меня тепло и очень доброжелательно. Сказалось в том числе и то, что и раньше, в эпоху Динмухамеда Ахмедовича Кунаева, я бывал в Казахстане, где по линии Движения афро-азиатской солидарности и Советского комитета солидарности стран Азии и Африки проводились крупные международные форумы с участием десятков зарубежных делегаций.