Хохол в форме советника рассмеялся, на миг став очень похожим на того золотозубого громилу из отеля.

– Вот именно, у вас, очевидно, ничего нет. Одни заблуждения. Вы хотите попросту рыбку съесть, и на… ну в общем, понятно, куда сесть.

Стерх, подумав лучше, чем обычно, все-таки решил задать еще один вопрос:

– Почему, объясните, вы считаете, что помощь в этом деле вам не нужна?

– Она не была мне нужна, не нужна сейчас, и не будет нужна никогда, – отчеканил хохол. – Потому что дело – чистый висяк. Девицу эту, шлюху, скорее всего, никто у нас не знает, и знать ее мне вовсе не нужно. Я ясно излагаю? По-русски? – И он скороговоркой добавил какие-то, очевидно, украинские слова.

Стерх, который украинский понимал очень плохо, не уловил ни одного знакомого корня. Это было что-то очень глупое, даже не русский мат, а какой-то его заменитель, которые «орлы» вроде вот этого долдона придумали, даже не заметив, что испоганили этим родной язык, которым собирались гордиться.

– Почему вы решили, что она шлюха? – спросил Стерх, поднимаясь. – Она была беременна? А что же тогда означает это кольцо? Оно было свежим или старым, успело притереться к пальцу или лишь намяло кожу?

– Идите, идите, – сказал хохол зло. – У меня есть еще и другие дела, не только с вами лясы точить.

– Это считается у вас тут профессиональной и полной консультацией? – спросил Стерх, забрав копию лицензии и делая шаг к двери.

– А почему я должен давать тебе консультацию? – вдруг взъярился хохол.

– Потому что вы ведете это дело. И потому что я предложил информацию за информацию. Которая вам, с вашими достижениями, очевидно, смертельно нужна.

– Да я тебя могу привлечь, за оскорбление, и ты у меня наплачешься в камере… сучок москальский.

Стерх постоял. Теперь, когда ему бросили оскорбление, он просто не мог уйти не показав, что не боится. Это было неприятно, его действительно могли «замести», и за оружие, и за выдуманное этим вот типом оскорбление, но необходимо.

Вот он и стоял, смотрел в гневные, мигом покрасневшие глаза хохла.

– Да, – сказал он, наконец, – просто нет слов. – Он развел руками. – Нет слов – это еще самое мягкое определение.

Хохол поднялся на ноги.

– Ну, давай, давай, брякни что-нибудь, москаль, – прорычал он. – Я тогда не только за оскорбление тебя начну трясти, я еще попрошу ребят, тебе вольют пару бутылок портвейна в глотку, и возьмут за вождение в нетрезвом виде. Скажешь спасибо, если выпустят, милок, суток через пятнадцать…

Бесправие граждан в этой стране, как и раньше в так называемой «совдепии», всегда было полным. Мент мог оскорблять, крыть последними словам, мог подтасовывать факты, мог сделать что угодно, а граждане не имели возможности от него защититься, у них просто не имелось способов противодействия. Бывало, что «не удавалось» доказать случаи явного изнасилования женщин ментами, даже на глазах мужа или детей, не удавалось доказать насильственного опаивания для «укрепления» протокола, или «применения» побоев, даже самых серьезных. Гражданам вообще некуда было пожаловаться. Иногда это бывало по-настоящему страшно. И это по-прежнему осталось тут, в Крыму, впрочем, как и в России, хотя Стерх не ожидал, что это будет настолько явно.

– Ну, придумал, что сказать? – спросил коротышка в форме прокурора.

– Судя по всему, дружище, – сказал Стерх, широко улыбнувшись, – тебе очень плохо. – Он помолчал, подошел к двери, оглянулся, и еще раз сказал, как выстрелил: – Хуже некуда, верно? И что же ты такого сотворил в своей жизни, если дошел до этого?

Потом открыл дверь и вышел. А коротышка плюхнулся за свой стол, причем звук показал, что подушка на кресле действительно существовала, да так и остался сидеть с открытым ртом. Такого оскорбления, как жалость, он не ожидал. И пока не научился на нее реагировать.

А Стерху не было его жалко. Он просто считал, что сумел выпутаться из тяжелой ситуации. Хотя сделал это с огромным ущербом – он так ничего и не узнал о девушке, убитой под город Лысой неподалеку от Орлиного.

Так же считала и Вика. Она пила кофе на кухне Стерха, впитывала в себя его рассказ, воздерживалась от комментариев, но похохатывала, даже не скрывая своего веселья. Стерх, раздраженный, наконец, не выдержал:

– Думаешь, это смешно? А мне там было не до смеха.

– Уж очень ты стараешься иногда головой стену пробить, – подавив очередной приступ нелестных для Стерха звуков, пробормотала Вика. Потом она посерьезнела. – Я подсчитала твои расходы, что-то они слишком… невелики.

– Информация, которую я там добыл, больше и не стоит. – Он подумал, и добавил, уже примиряюще: – Я торговался, когда там обедал или останавливался на ночь.

– Или вовсе не обедал, верно? – поинтересовалась Вика.

Стерх допил свой кофе, который казался ему слишком горячим, черным, горьким и вообще – слишком во всем. После отравления ему все так казалось, не только кофе, но и сама жизнь.

– Что в клинике? – спросил он.

– Мне стоило полутора дней выйти на молодого человека, который, якобы, с ней заводил шашни и был хоть как-то заинтересован в том, чтобы сообщим мне что-нибудь конкретное, но… На решающее свидание он не пришел.

– Что это значит?

– Они могли упредить и этого юношу.

– Кто они? – спросил Стерх зловещим шепотом.

Вика смутилась.

– Ну, может, дело и не так драматично обстоит, – призналась она. – Может, он просто решил держаться от всего этого подальше, или нашел другой объект для своих увлечений, или вообще те девицы, с которыми я разговаривала и которые мне этого юношу указали, переоценили его эмоции? Кто знает?

– Кто он?

– Какой-то техник или механик в гараже этих самых «Моник», но теперь уже там не работает.

– Сколько времени?

– Неделю или две… Точно не знаю.

– Что-то ты многого не знаешь, – грустно высказался Стерх.

– А ты попробуй, пообщайся с медиками, – огрызнулась Вика. – Самый трудный для расспросов контингент. Они же себя считают центром вселенной, и ни за что не хотят распространять информацию неформалам, вроде нас. Мы для них как экстрасенсы для настоящих врачей.

– Ладно, – признал Стерх. – Не появился, удрал, пусть так и будет. Все равно, вероятно, от него только и можно было добиться, что у этой Марины «большие глаза» или, например, «сочные губы».

Вика снова усмехнулась, но уже чуть грустно. Что-то в этой шутке Стерха ей не понравилось. Может, она была не прочь, если бы и о ней кто-нибудь так говорил? Она допила свой кофе, принялась мыть кружки, и поинтересовалась через плечо:

– Когда ты звонил из Воронежа, ты был в неплохом настроении. Говорил о каком-то ключике… Чем это вызвано?