А смешивать два этих ремесла, есть тьма искусников, я (теперь!) не из их числа. (А.С.Грибоедов «Горе от ума»)

Предпочитаю десяток сдвинутых Муратовых — это было, как выяснилось, просто идиллическое первое дело, одному нормальному Криворучко, резюмировала я, невзирая на разницу в оплате. Вернее, в соответствии с суммами, не десяток, а 18 штук (экземпляров). Однако, если судить по Валькиной конторе и общему состоянию дел, то черпает он из упомянутых источников. Опять же дело хозяйское, а именно не мое.

Я сконцентрировала волевое усилие, постаралась погрузить постыдный эпизод во тьму забвения и с новой силой взялась за редактирование «Домика деревянного», моей утехи и отрады.

Время приближалось к пяти часам. Даже до моего уединения стали доноситься звуки из холла «Горницы», из чего я заключила, что наступил час пик, и Светы с кофе мне теперь не дождаться. Однако после тяжкой беседы с полиглотом и бонвиваном Криворучко, кофе был бы не лишним. Беседа с милой Светой — тем более.

Но беспокоить ее в час наплыва посетителей я не решалась. Зато позвонила на службу подруге Верочке, узнала ее последние семейные новости, пообещала в красках поведать, как провела время у Валентина в конторе, и спросила, не слышно ли что от Марины, Валькиной супруги. (Марина с Верочкой работают в одном институте, их роман с Валентином произошел, как побочное явление нашей совместной с Отче попытки отыскать однажды пропавшую Верочку.)

Как можно было предполагать, Верочка подтвердила, что Марина заранее отпросилась ввиду дочкиной операции, известий от нее пока не поступало.

Далее какое-то время мы с Верочкой обсуждали невозможность существования при этих ценах и нынешней зарплате. Тема была неисчерпаема. Верочка настаивала, что мне неведомы все ужасы современной бытовой драмы, причем с полным правом. Мне приходилось кормить только себя, родители исхитрялись с пенсией и папиной работой по договорам, даже подкидывали мне что-то из продовольствия, а летом переходили на подножный корм с дачного участка. Одеждой я была относительно неплохо обеспечена благодаря слабости к хорошим тряпкам, на которые тратила львиную долю своего приличного жалованья в благополучные годы В худшем случае я могла реализовать хоть половину тряпок и оставить на черный день шкатулку тетушки Герты, которая хранилась в сейфе на кухне и представляла собой капитал настоящий.

Но бедной Верочке приходилось кормить семью на жалкие крохи, в какие превратились их с Виктором зарплаты, накоплений у них почти не было, все деньги ушли на кооперативную квартиру. Оставалась сильно устаревшая аппаратура, немного золота и, конечно, великолепный сет из бразильских опалов, но трогать эту «движимость» они не решались. Однако Вера предрекала, что скоро дойдет и до этого.

Опять же проблемы с работой… У Веры, как и у меня, все чаще возникали опасения, что служба, если даже сохранится, то будет не в состоянии никого прокормить, и пора думать о менее престижном, но прибыльном занятии. Скажем, наняться печатать гороскопы или пойти торговать с лотка вразнос. Это значило бы пустить под откос образование и проститься хоть с каким, но социальным статусом, который в этой уникальной, прекрасной, но отсталой стране ценился более, чем деньги и единственный был способен предотвратить скатывание на дно полного бесправия, произвола и безнадеги. Куда ни кинь…

На подобные темы мы с Верочкой проговорили довольно долго, обсуждая без устали все возможные варианты, пока дамы в их учреждении не стали собираться по домам и не увлекли за собой Веру. Мой импровизированный рабочий день тоже подходил к концу, оставалось лишь поджидать по отдельности Сергея и Олю-Аду.

Но скоротать спокойно последние полчаса мне не довелось. Внезапно грянул телефон и изменившийся до неузнаваемости голос Отче Валентина произнес монолог.

— Слушай, дитя, дела здесь более чем хреновые, времени у меня нету, слушай и выполняй. Вопросы, ради Бога, потом. Я не знаю, когда найду время, поэтому, когда будешь уходить, поставь на охрану, выруби свет, насторожи автоответчик, закрой контору и отдай ключи в кафе. Пускай директор или официантки положат в сейф. Сама бери, что у тебя получилось и вези к себе домой. Я потом зайду. Нет, ничего сейчас не скажу, извини дитя, отстань, спасибо, что посидела. Увидимся.

И в трубке залопотали короткие гудки. Что у них там произошло, Господи, Боже мой? Отче сам на себя не похож, голос, как деревянный. Вот только этого еще не хватало! В состоянии шока я позвонила в «Горницу» по оставленному Светой телефону и спросила ее.

Выслушав меня, Света пообещала позаботиться о ключах должным образом, выразила надежду, что у Валь Михайлыча обойдется, он такой человек, все устроит, а она сейчас принесет кофе и жюльен, как обещала. Очаровательное создание, тоже своего рода Вечная Женственность с котлетой в кармане.

Прием пищи и кофе произошел автоматически, хотя я принесла Свете обильные благодарности за заботу в течение дня, также пообещала зайти к ним просто так, а вскорости занести ключи. Жуткий звонок Валентина не шел у меня из головы.

Однако шесть часов пробило, и ровно в положенное время прибыла Ольга-Ада в сопровождении молодца немалых размеров. Разумеется, он нес с собой ящики. Ольга предусмотрительно погрузила осточертевшее имущество на такси и привезла ко мне. Так будет удобнее мне и моему виду транспорта, объяснила она.

Это был Ольгин личный вклад в план ее избавления. Недурно, может оно и к лучшему, я могла понять ее нетерпение. Хотя, признаться, Ольгина история сейчас занимала мысли менее всего. Детективное вдохновение испарилось вместе с мечтами о бескорыстной помощи ближнему. Однако отправлять Ольгу обратно было поздно. Судя по ее настроению, она не стала бы забирать с собой проклятые ящики, а просто оставила бы их на месте, прямо в Валькиной конторе. Так что выбора не оказалось, надо было ждать Сережу и отправляться в 40-ю больницу с Ольгой или без нее. Предпочтительно с нею.

Сергей приехал с небольшим опозданием, рассыпался в извинениях, покосился на Ольгу-Аду, был ей представлен, они выразили взаимное удовольствие, не совсем притворное. К моему удивлению Сергей согласился заняться перевозкой ящиков почти без звука, более того, с некоторой галантностью. Я сообразила, что Оля-Ада чем-то напоминала Сережину жену Регину, только несколькими годами помоложе, что, скорее всего, навело его на семейные воспоминания.

В нашем обществе, моем и Регины, Сергей всегда чувствовал себя превосходно, несмотря на необычность ситуации, а, может быть, как раз благодаря ей.

Оля-Ада и Сергей отправились на погрузку, а я тщательно проделала указанные Валентином процедуры, погасила в конторе свет, заперла ее на три замка и понесла ключи Свете.

В «Горнице» дым стоял коромыслом, и она ничем более не напоминала чистенькое утреннее заведение. Гремела механическая музыка, мелькали в сумерках какие-то цветные огоньки, за столиками народ активно отдыхал, а у дверей в холле стоял слишком молодой швейцар и вел таинственные переговоры с входящими.