И когда она подумала об осевой жизни, о том, в чем была ее главная проблема, делающая ее такой беззащитной, то поняла, что причина – в отсутствии любви. Даже брат не хотел ее присутствия в своей жизни. Не осталось никого, когда умер Вольт. Она никого не любила, и никто не любил ее. Она была пуста, ее жизнь была пуста: и она просто как-то шевелилась, имитируя некую человеческую нормальность, как мыслящий манекен отчаяния. Минимум необходимого, чтобы выжить.

И все же здесь, прямо в этом саду в Кембридже, под скучным серым небом она ощутила силу – ужасающую силу искренней заботы о ком-то и понимания, что кто-то искренне заботится о ней. Да, ее родители умерли и в этой жизни, но тут была Молли, был Эш, был Джо. Была сеть любви, смягчающая ее падение.

И все же в глубине души она чувствовала, что все это скоро закончится. Она почувствовала, что во всей этой идеальности было что-то неправильное. И это неправильное нельзя исправить, потому что недостатком была сама правда. Все было хорошо, и все же она этого не заслужила. Она начала смотреть фильм с середины. Взяла книгу из библиотеки, но, по правде, она Норе не принадлежала. Она наблюдала свою жизнь из окна. И поэтому ощутила себя мошенницей. Она желала, чтобы это была ее жизнь. Ее настоящая жизнь. Но это было не так, и она хотела забыть этот факт. Очень хотела.

– Мамочка, ты плачешь?

– Нет, Молли, нет. Все нормально. Мамочка не плачет.

– А похоже, что плачешь.

– Давай лучше тебя отмоем…

Позднее в тот же день Молли складывала пазлы с изображениями животных из джунглей, а Нора сидела на диване и гладила Платона – его тяжелая, теплая голова лежала у нее на коленях. Взгляд Норы уперся в узорный шахматный набор, который стоял на сундуке из красного дерева.

Мысль зрела в ее голове постепенно, и она отмахнулась от нее. Но потом та возникла снова.

И как только Эш вернулся домой, Нора сообщила ему, что хочет повидать старую подругу в Бедфорде и вернется через несколько часов.

Нора вошла в дом престарелых «Дубовый лист» и не успела даже подойти к регистратуре, как сразу увидела хрупкого старичка в очках – и узнала его. Он спорил с медсестрой, которая выглядела раздраженной. Она была похожа на тяжелый вздох в облике человека.

– Я очень хочу в сад, – говорил старик.

– Сожалею, но в саду сегодня работы.

– Я просто хочу посидеть на скамейке. Почитать газету.

– Может, если бы вы записались в кружок садоводства…

– Я не хочу в кружок садоводства. Я хочу позвонить Даваку. Это все такая ошибка.

Нора слышала, как ее бывший сосед говорил о сыне, Даваке, – давно, когда приносила ему лекарства. Очевидно, тот настаивал на доме престарелых, но мистер Бэнерджи держался за свой собственный.

– Неужели я не могу просто…

Тут он заметил, что на него смотрят.

– Мистер Бэнерджи?

Он уставился на Нору в смятении.

– Здравствуйте. Вы кто?

– Я Нора. Помните, Нора Сид, – и будучи слишком взволнованной, чтобы отвечать вдумчиво, выпалила: – Я ваша соседка. По Бэнкрофт-авеню.

Он покачал головой.

– Думаю, вы ошиблись, милая. Я не живу там уже три года. Я вполне уверен, что вы не были моей соседкой.

Медсестра склонила голову к мистеру Бэнерджи, как к растерянному щенку.

– Может, вы забыли.

– Нет, – ответила Нора быстро, поняв свою ошибку. – Он прав. Это я напутала. У меня проблемы с памятью. Я никогда там не жила. Я была в другом месте. И с другими людьми. Простите.

Они вернулись к обсуждению, а Нора вспомнила садик мистера Бэнерджи перед домом, полный ирисов и наперстянок.

– Чем могу помочь?

Она взглянула на человека за стойкой регистратуры. Рыжеволосый мужчина в очках, с пятнами на коже, но с приятными манерами и мягким шотландским акцентом.

Она назвалась и сказала, что звонила ранее.

Он сначала слегка растерялся.

– Вы говорите, что оставили сообщение?

Он что-то напевал себе под нос, пока искал ее письмо в компьютере.

– Да, по телефону. Я долго пыталась дозвониться и так и не смогла, поэтому оставила сообщение. И письмо написала.

– Ах, верно, вижу. Что ж, извините. Вы хотите навестить родственника?

– Нет, – объяснила Нора. – Я не родственница. Мы были знакомы. Она меня знает. Ее зовут миссис Элм, – Нора попыталась вспомнить полное имя. – Простите. Луиза Элм. Назовите ей мое имя. Я Нора. Нора Сид. Она была моей… Она работала в школьной библиотеке в Хейзелдин. Я подумала, что ей будет приятна моя компания.

Мужчина перевел взгляд с компьютера на Нору и уставился на нее с едва скрываемым удивлением. Сначала Нора решила, что все перепутала. Или Дилан напутал, в тот вечер в La Cantina. А может, в этой жизни у миссис Элм другая судьба.

Хотя Нора не вполне понимала, как ее собственное решение работать в приюте для животных привело бы к другому исходу для миссис Элм в этой жизни. Это не имело смысла. Ни в одной жизни она не общалась с библиотекаршей со школы.

– В чем дело? – спросила Нора регистратора.

– Мне очень жаль это сообщать, но Луизы Элм здесь больше нет.

– А где она?

– Она… вообще-то, она умерла три недели назад.

Сначала Нора решила, что это какая-то ошибка.

– Вы уверены?

– Да. К сожалению, совершенно уверен.

– О, – проговорила Нора.

Она не знала, что еще сказать и что чувствовать. Она взглянула на свою сумку, которую захватила с собой из машины. В ней лежали шахматы – она надеялась сыграть с миссис Элм, чтобы ее развлечь.

– Мне жаль. Я не знала. Я не… Понимаете, я не виделась с ней много лет. Очень много. Но мне сказали, что она здесь…

– Соболезную, – ответил регистратор.

– Нет. Ничего. Я лишь хотела поблагодарить ее. Она была очень добра ко мне.

– Она умерла тихо, – сообщил он, – буквально во сне.

Нора улыбнулась и вежливо отступила.

– Это хорошо. Спасибо. Спасибо, что присматривали за ней. Я пойду. Прощайте…

Она вышла на Шекспир-Роуд с сумкой, в которой лежали шахматы, совершенно не представляя, что делать дальше. Она ощущала покалывание по всему телу. Не очень сильное – не так, будто ее кололи булавками или иголками. Скорее странное, смутное статическое электричество – оно возникало, когда она приближалась к концу своего существования.

Пытаясь не замечать этого, она направилась в сторону парковки. Прошла старый сад перед своей квартирой на Бэнкрофт-авеню, 33А. Мужчина, которого она никогда не видела прежде, вывозил на улицу мусорный бак. Она подумала о милом домике в Кембридже, в котором теперь жила, и невольно сравнила его со своим убогим жилищем на замусоренной улице. Покалывание слегка приглушилось. Она прошла дом мистера Бэнерджи, или тот, что когда-то принадлежал ему, и увидела, что он единственный на улице не поделен на квартиры, хотя и выглядит теперь совсем иначе. Газон перед домом зарос, в саду не цвели клематисы или бальзамин в горшках, которые она поливала для него прошлым летом, пока он восстанавливался после операции на тазобедренном суставе.