– Вот тебе и на, – обескураженно сказал Илларион. – Что же это ты, голубушка?

Ответом ему было только потрескивание остывающего двигателя да тихое журчание – из-под нижнего края дверцы в салон затекала грязная вода. Внезапно раздался новый звук – натужный, быстро приближающийся рев, – и Забродов вскинул глаза – Мать твою! – воскликнул он и, распахнув дверцу, кулем выпал из машины прямо в лужу.

В следующее мгновение двигавшийся задним ходом джип с лязгом и хрустом вломился задним бампером в радиатор «Жигулей» госпожи полковницы, подмяв нос многострадальной тележки под себя.

– Что ж ты делаешь-то, морда? – с искренним огорчением спросил Илларион, сидя в луже.

Джип отъехал вперед, и Забродов испугался было, что тот сейчас уедет совсем, оставив его принимать грязевую ванну, но джип остановился, сверкнув красными тормозными огнями, и снова с надсадным ревом устремился назад. Илларион зажмурил глаза и сморщился – второй удар превратил капот «Жигулей» в неаппетитное стальное месиво, со звоном посыпалось стекло.

«Вот теперь точно уедет», – подумал Илларион, тяжело поднимаясь на ноги. Грязная вода с плеском потекла с его одежды обратно в лужу. Иллариону захотелось хрюкнуть, но в следующее мгновение это желание у него пропало, уступив место безмерному удивлению. Воистину, подумал он, нет пределов человеческой глупости и нахальству!

Досрочно освобожденный бодигард не удовлетворился тем, что привел в полную негодность средство передвижения своего преследователя. Теперь он, похоже, горел желанием привести в негодность водителя этого надоевшего ему транспортного средства. Дверца джипа распахнулась, и Санек, стараясь не угодить в лужу, неловко спрыгнул на землю.

– Ну, – сказал он лениво, – ты, козел, вылезай оттуда. Если мне придется тебя выуживать, пеняй на себя.

– Да ты что, мужик, – трусливым тоном обывателя, к которому пристали хулиганы, заныл Забродов, – ты чего делаешь? Ты посмотри, во что машину превратил!

– Вылезай, пидор, – почти ласково сказал Санек, – щас ты у меня еще красивше будешь, чем твоя телега!

– Ты правда хочешь, чтобы я вылез? – внезапно переходя на деловой озабоченный тон, спросил Забродов. – Смотри, парень, пожалеешь.

– Че-го?! – Санек даже задохнулся от возмущения. – Ах ты, шмонок…

Что-то щелкнуло, и в его правой руке, словно по волшебству, возникло тускло блеснувшее лезвие. Илларион вздохнул свободнее: он боялся, что придется иметь дело с пистолетом.

– Ладно, – целеустремленно шлепая по луже прямо к пригнувшемуся, словно перед прыжком, бандиту, сказал он, – пошутили, и будет. Сейчас мы проведем собеседование на тему: «Как я провел эти выходные». Ты мне все подробненько расскажешь, а потом мы поедем в милицию, и там ты все это расскажешь еще раз, а дяди милиционеры послушают…

– Ты… – не в силах поверить в такую наглость перед лицом своего подавляющего превосходства, выражавшегося в сухой одежде, пружинном ноже и огромном красном джипе, растерялся Санек. – Ах ты…

Он рванулся вперед и нанес свистящий горизонтальный удар ножом слева направо, целясь Иллариону в глаза. Забродов отдернул голову и слегка толкнул противника в плечо, заставляя его продолжить начатое движение, а когда того закрутило вокруг собственной оси и пронесло мимо, быстро выбросил вперед ногу, подцепив Санька за голень носком ботинка. Санек с матерным воплем полетел головой вперед в лужу, не выпустив, однако, ножа.

– Экий ты, право, неловкий, – сказал Илларион, с неохотой возвращаясь в водную стихию. – На ногах не стоишь, а драться лезешь. И словарный запас у тебя бедноват. Ну ничего, это мы поправим…

Он замолчал, несколько озадаченный тем фактом, что его собеседник продолжает плавать в луже лицом вниз, словно мальчишка, которому только что купили маску для подводного плавания, завороженно разглядывающий красоты морского дна.

– Эй, – позвал Илларион, – хватит играть в капитана Немо!

Санек не отвечал. «Похоже, я все-таки переборщил с аргументацией», – подумал Илларион, подходя к нему вплотную и нагибаясь.

Он ухватил Санька за коротко стриженные волосы и приподнял его голову из лужи. По лицу условно-досрочно освобожденного телохранителя текла грязная вода. Жидкая грязь сползала по впалым щекам вниз от широко открытых глаз – казалось, Санек плачет грязью.

Илларион заглянул в эти глаза и разжал ладонь, сжимавшую волосы Санька. Голова убитого с плеском упала обратно в лужу.

– Что за черт? – растерянно сказал Илларион и оглянулся вокруг, словно ища кого-нибудь, кто мог бы объяснить ему, что произошло. Вокруг никого не было, кроме молчаливых деревьев, быстро терявших свои очертания в надвигавшихся сумерках.

Илларион перевернул тело и увидел вонзившийся в грудь пружинный нож. Двенадцатисантиметровое лезвие вошло по самую рукоятку и застряло между ребрами.

Илларион не стал его оттуда извлекать – зачем?

– Эх ты, – грустно сказал он убитому, – недотыкомка безрукая…

Он сноровисто обшарил карманы Санька, но обнаружил только связку из трех ключей – по всей видимости, от квартиры.

– На войне как на войне, приятель, – сказал Илларион Забродов Александру Сивцову, лежавшему на спине с собственным ножом в груди и смотревшему в темнеющее небо глазами, в которых собралась грязная вода.

Званцев оставил свой «Мерседес» на людной улице, а сам, нырнув в неприметную щель между двумя строениями, двинулся наискосок через казавшиеся бесконечными дворы, обходя детские площадки и скопления ржавых, милосердно скрытых разросшейся зеленью металлических гаражей, пролезая сквозь дыры в каких-то, неизвестно кем, когда и с какой целью поставленных проволочных заборах и внимательно глядя под ноги то, что он находился в центре громадного мегаполиса, не гарантировало его от неприятной возможности наступить на дерьмо.

Вскоре он оказался на параллельной улице, подойдя с тыла к обветшалому пятиэтажному дому, построенному в середине прошлого века каким-то оборотистым купцом.

Дом, казалось, дрожал от старости и готов был обвалиться без участия строителей, которые уже положили на него глаз, обнесли его забором и даже успели разобрать кровлю. Собственно, это был уже не дом, а только его остов, окостеневший труп, тупо пялившийся на приближавшегося Званцева пустыми глазницами окон. Возле дома скучал покинутый гусеничный механизм с увесистой чугунной бабой на цепи. Стрела механизма была опущена вниз, и баба лежала на земле, тяжело завалившись набок в куче щебня и строительного мусора. Подойдя поближе, Званцев заметил, что часть дома уже снесена – на ее месте громоздились неопрятные груды битого кирпича, гнилых досок и занозистой дранки.

«Еще немного, и пришлось бы искать другое место», – подумал Званцев, легко проскальзывая между неплотно прикрытыми створками ворот, закрытых на огромный висячий замок.