был скрытным. Тьфу, типун мне на язык, – не был, а есть.

– Действительно важное уточнение.

Говоря о своих знакомых, Катя не вываливала все без разбору. Давала скупые характеристики, ни о ком не отзываясь плохо.

Потапов, по ее словам, поскучнел после перехода в правительство. Раньше мог запросто рассказать соленый анекдот, давал остроумные и нелестные характеристики заметным государственным деятелям. Теперь внимательнее стал относиться к своим словам, даже движения его замедлились, стали более плавными.

Жена Потапова раньше жаловалась втихую, что он временами достает ее своей ревностью. Доступ к власти затушевал и эту его яркую черту – возможно, ревность была просто внешним проявлением не до конца удовлетворенных амбиций. Впрочем, Вера не давала и не дает для подозрений ни малейшего повода.

Гена и его жена, как всякие восточные люди, зациклены на трех своих детях. Пока младшему не исполнилось десять, Рузанна даже не хотела его оставлять ни на минуту, брала с собой – ребенок играл со своими машинками в стороне от взрослых. Отец и мать постоянно подходили к нему, хотя он вовсе не скучал и не чувствовал себя брошенным.

Абросимовы вели себя светски нейтрально. Говорили о еде, погоде, Ольга – еще и о личных увлечениях, растениях и абстрактной скульптуре. Казалось, с кем угодно могут случиться неприятности, но только не с ними.

О себе и своем муже Катя по понятным причинам не распространялась. Главное, что понял Глеб, – все музыкальные вечера происходили именно в загородном доме Левитиных.

– Кто вам меньше других вчера понравился? Может быть, чья-то фраза – я ведь многого не слышал.

– Мне никто вчера не понравился. И я сама себе тоже.

– Кто-нибудь из мужчин входил в контакт с Андреем Абросимовым, предлагал помощь?

– Входили, предлагали. Но насколько я поняла, чисто формально. Андрей сказал, что пока справляется сам. Ну и ладно – ни один не стал настаивать, не стал предлагать от себя ничего конкретного.

Сиверов так и не смог получить от Кати ни одной зацепки. Он так и не понял, что заставило ее послать вчера «на перехват» вооруженного охранника, потом выскочить самой, а сегодня приехать, как договаривались, на встречу. Неужели только «гнетущая атмосфера»? Возможно, сам Левитин заметил среди музыкантов ряженого и решил именно таким способом выведать его намерения.

* * *

Минивэн остановили для досмотра…

Абросимов сидел в двухсотлитровой бочке. Его не просто закрыли крышкой – сверху в бочку вставили корыто, точно подогнанное по диаметру и, судя по запаху, заполненное солидолом. При досмотре предполагалось объявить, что вся бочка целиком заполнена этой густой смазкой. Если бы кто-то решил проверить это обстоятельство, ему бы пришлось ковырнуть достаточно глубоко, чтобы обнаружить подлог.

Только-только Никита Анатольевич распрямился после подземного лаза, как ему снова пришлось скрючиться, да еще гораздо больше, чем в трубе. Вдобавок при езде бочка покачивалась из стороны в сторону.

Абросимову казалось, что она вот-вот накренится слишком сильно, упадет на бок, покатится, выбьет своей массой запертую на засов заднюю дверь минивэна и вывалится на дорогу, прямо под колеса какого-нибудь груженого, едущего следом КАМАЗа. Он подозревал, что жену и дочь впихнули в такие же бочки и они испытывают нечто подобное.

Минивэн то ускорялся, то тормозил, дорожное покрытие становилось то хуже, то лучше. Наконец машина остановилась. Сидя в бочке, Никита Анатольевич услышал, как равнодушный голос потребовал документы. Другой голос, знакомый и гораздо более близкий, предупредил заложников:

– Не шуршать. Расслышат – нам терять нечего. Мочим их и того, кто хрюкнул.

Никита Анатольевич услышал, как открывается задняя дверь.

– Что здесь у вас за граждане?

– Наши рабочие. Доставляем на объект.

– Ничего не имею против рабочего класса. Только документики предъявляйте.

– На кого мы, начальник, больше похожи – на узбеков или на молдаван? – спросил один из бандитов голосом человека, которому не дали спокойно подремать в кузове.

– На китайцев, – беззлобно ответил голос снаружи. – Еще один паспорт. Какие вы все предусмотрительные, у всех паспорта при себе.

– А как же? Доказывай потом, что ты не верблюд.

– Сколько, значит, бочек?

– Четыре полных, одна пустая.

– Ядреная штука этот солидол. Всего четыре бочки, а воняет, как целый вагон.

– Закрывай дверь, начальник, кайф ломаешь.

Оценив шутку, голос хмыкнул. Засов снова закрылся, хлопнула дверца кабины, и минивэн тронулся дальше.

– Мог бы извиниться за беспокойство и счастливого пути пожелать.

– Бескультурные люди, как один мой знакомый про них говорил.

Часть четвертая

Глава тридцать первая

К счастью, Андрей Абросимов был не из тех, кто легко впадает в депрессию. Отпустив Сергея, он немедленно кинулся просматривать изъятые из сейфа документы в надежде, что один из них способен привести к желанной сумме – пусть даже сложным, обходным путем.

К десяти утра он закончил. Ему открылись некоторые детали деятельности компании, о которых он раньше не знал. Здесь было много «протоколов о намерениях», обнаружились и договора, составленные по всей форме.

Речь шла о привлечении инвестиций, в частности из соседних Китая и Японии, о согласовании оптовых цен. О совместном с европейцами противодействии дискриминации иностранных производителей на рынке стального проката США.

Ничего выходящего за рамки законов здесь не было. Документов, требующих особой секретности, насчитывалось немного. В таком стиле и работал Никита – почти все важные переговоры вел в одиночку, подписывал важные документы, никого не посвящая в детали. И только тогда, когда требовалось запускать работу на полную катушку, извлекал бумаги на свет и принимался гонять всех своих замов и начальников производства.

Конечно, Никите не понравится вторжение в его квартиру, вскрытие личного сейфа. Но должен ведь он понять, что сделано все было от безысходности, с единственной целью – найти побыстрее деньги на выкуп.