трудились до глубокой ночи, что практически не оставило им времени на разговоры. А когда они в конце концов все-таки поговорили, то лишь оставшись наедине, в тепле костра и вдали от ямы, в которой догорали пожитки Охотницы. От этого погребального костра исходил отвратительный запах, и Церере показалось, будто она видит призраков, корчащихся в пламени.

– Как Скрюченный Человек может быть жив? – спросила Церера у Лесника. – Дэвид ведь видел, как он уничтожил себя.

– Охотница могла лгать.

– Но у нее не было для этого никаких причин.

Лесник не стал возражать, хотя ему явно хотелось. Вероятность того, что Скрюченный Человек тогда все-таки выжил, была не из тех, которые ему хотелось бы допускать.

– Но что ему может быть от тебя нужно? – спросил Лесник. – Как-то я не могу представить, чтобы ты согласилась стать королевой, если таков его план.

– Королева Церера… Звучит не так уж плохо, стоило вам об этом упомянуть.

Покосившись на нее, Лесник выгнул бровь.

– Да шучу я, – сказала Церера. – Должность монарха всегда представлялась мне слишком уж хлопотной, если не попросту скучной.

Она прикусила лесную земляничину. Лесные обитатели принесли им орехи и фрукты, а человек-медведь добыл свежую форель из реки, протекавшей неподалеку. Теперь все они спали. Бодрствовал один лишь человек-медведь, в темных глазах которого отражался свет костра, хотя Лесник заверил Цереру, что все ночные создания настороже и передвигаются среди деревьев под предводительством женщины-барсука. Их хорошо охраняли.

– Вы всё еще не сказали мне, что убило старого оленя, – сказала она.

– Потому что я сам точно не знаю.

Но он не хотел встречаться с ней взглядом.

– Разве все остальные не видели, как это произошло?

– Из того, что я сумел установить, они проснулись и увидели мертвую тушу.

– Но не могли же они все проспать смерть оленя! Вы сами сказали, что здесь водятся ночные существа. Наверняка хотя бы они не спали, даже если это случилось после наступления темноты.

– И все же каким-то образом это произошло, – ответил Лесник. – Что бы ни замучило этого патриарха до смерти, оно не хотело, чтобы его беспокоили.

– Какие-то колдовские чары?

– Нечто большее, чем чары, или же не из каких-то там обычных.

– Чары там, не чары, но не мог ли приложить к этому руку Скрюченный Человек?

– Это было бы не за пределами его возможностей, – последовал нейтральный ответ, который заставил Цереру бросить надкушенную земляничину в огонь, где та с шипением сморщилась.

– Почему вы мне лжете? – Она старалась говорить потише, чтобы не потревожить спящих, но это давалось ей с трудом. – Почему просто не можете сказать как есть?

– Я не лгу тебе, – спокойно ответил Лесник. – У меня есть кое-какие подозрения, но я не хочу ими делиться, пока не буду уверен в своей правоте. А для этого мне нужно посоветоваться с кем-нибудь более сведущим по поводу всего, с чем мы до сих пор сталкивались: смерти госпожи Блайт и ее дочери, исчезновения ребенка, убийства оленя – и раны у тебя на руке, поскольку это тоже часть того, что здесь сейчас происходит.

Прикоснувшись к поврежденному запястью, Церера ощутила давление пальцев, но почти не почувствовала боли. Она уже наложила свежую примочку, и пока это помогало. Еще раз припомнив свой разговор с человеком-медведем и женщиной-барсуком, Церера ощутила себя лицемеркой, поскольку с радостью пришпилила бы голову Калио к стене и оставила ее там гнить, будь у нее хоть малейший шанс сделать это.

Она легла на землю, подложив под голову седельную сумку вместо подушки, и повернулась к Леснику спиной.

– Прекрасно, – сердито произнесла Церера. – Будь по-вашему. Ну и держите свои дурацкие секреты при себе!

Она не могла вспомнить, когда в последний раз ее голос звучал настолько по-детски.

XXXIII

SEFA (староангл.)

Разум, сердце; внутреннее чутье

Церера и Лесник распрощались с обитателями леса. Человек-медведь прижал Цереру к груди, а женщина-барсук ткнулась в нее носом. Мальчик-сова уселся ей на плечо и негромко ухнул на прощание, а девочка-ленивец обернулась вокруг ног Цереры и немедленно заснула, отчего ее сотоварищам пришлось разбудить ее и уложить в сторонке, после чего она быстро задремала опять. Свита зверей проводила их до дороги, где они продолжили свой путь. Церере все-таки удалось пару часов поспать, но перед рассветом она проснулась с ломотой во всем теле – примочка полностью высохла, рана опять воспалилась, и вроде как слегка поднялась температура.

– Скоро будем на месте, – заверил ее Лесник.

Они обменялись едва ли парой слов с тех пор, как тронулись в путь – даже несмотря на то, что Церера опять перестала сердиться на Лесника. В этом не было никакого смысла. Все равно любые гневные взгляды были ему как с гуся вода. Это было все равно что спорить с портретом на стене. Но молчала она еще и потому, что говорить было больно, и даже собственный желудок объявил ей войну. Яд Калио, похоже, набросился на организм Цереры с новыми силами, чтобы наказать ее за безрассудные попытки бороться с ним. Церера уже едва держалась в седле и не стала протестовать, когда Лесник пересадил ее с пони на свою лошадь, пристроив ее дамское седло перед собой. Убедившись, что теперь она никуда не денется, он ослабил поводья пони и привязал их к луке своего седла, чтобы та могла рысить рядом с ними.

– Больно, – прошептала Церера. – До чего же больно!

Веки у нее дрогнули, и Лесник увидел, что она все больше бледнеет.

– Знаю, – отозвался он.

Но она имела в виду не только на боль от укуса дриады.

– Я хочу, чтобы она вернулась, – тихонько произнесла Церера. – Я хочу, чтобы она снова была со мной.

Лесник притянул ее ближе к себе, но ничего не ответил, поскольку никакие слова не могли облегчить ее положение. Она тут же вцепилась ему в рубашку с паникой в глазах.

– Он ведь должен быть мертв! Так сказано в книге!

«Тогда эта книга, – подумал Лесник, – может и ошибаться».

Церера обмякла, привалившись к нему, и ее глаза уже ничего не видели.

* * *

– Держи ее как следует!

– Я пытаюсь.

Церера то на миг приходила в сознание, то вновь проваливалась в небытие. Какая-то красивая женщина с очень темной кожей смотрела на нее сверху вниз. Лицо у нее исказилось от напряжения. Боль в руке у Цереры вдруг резко усилилась. Она попыталась найти причину и увидела, что кожа у нее на предплечье разрезана, обнажая красную плоть внутри. Смуглая женщина ковырялась в ней пинцетом, вытягивая