Механистическая Вселенная Ньютона – это Вселенная твердой материи, состоящей из атомов 5, маленьких и неделимых частиц, фундаментальных строительных блоков. Они пассивны и неизменны, их масса и форма всегда постоянны. Самым важным вкладом Ньютона в модель греческих атомистов (во всем остальном схожую с его моделью) было точное определение силы, действующей между частицами. Он назвал её силой тяготения и установил, что она прямо пропорциональна взаимодействующим массам и обратно пропорциональна квадрату расстояния. В ньютоновской системе тяготение – довольно таинственная сущность. Оно представляется неотъемлемым атрибутом тех самых тел, на которые действует: это действие осуществляется мгновенно, независимо от расстояния.

Другой существенной характеристикой ньютоновского мира является трехмерное пространство классической эвклидовой геометрии, которое абсолютно, постоянно и всегда пребывает в покое. Различие между материей и пустым пространством ясное и недвусмысленное. Подобным образом время абсолютно, автономно и независимо от материального мира; оно представляется однородным и неизменным потоком из прошлого через настоящее в будущее. В соответствии с теорией Ньютона, все физические процессы можно свести к перемещению материальных точек под действием силы тяжести, действующей между ними и вызывающей их взаимное притяжение. Ньютон смог описать динамику этих сил при помощи нового, специально разработанного математического подхода – дифференциального исчисления.

Итоговым образом такой Вселенной является гигантский и полностью детерминированный часовой механизм. Частицы движутся в соответствии с вечными и неизменными законами, а события и процессы в материальном мире являют собой цепь взаимозависимых причин и следствий.

П.П. Гайденко, рассматривая концепцию времени, характерную для ньютоно-картезианской парадигмы, пишет: «и действительно, обратившись к философии XVII-XVIII вв., мы обнаруживаем, что в ней понятия времени рассматривается не только с точки зрения экспериментально-математического естествознания, но и с точки зрения метафизической и теологической: математика XVII века еще не утратила своей связи с теологией. Оба эти момента – естественнонаучный, с одной стороны, и теологический, с другой, – должны быть приняты во внимание при рассмотрении философских концепций времени, наиболее разработанных у Декарта, Спинозы, Барроу, Ньютона, Лейбница, а также у представителей английского эмпиризма – Локка, Беркли и Юма. Мы привыкли видеть в мыслителях XVII века непримиримых оппонентов средневековой схоластики; действительно, в их сочинениях мы встречаем картину не только средневекового способа мышления, но и учения Аристотеля, признанного учителя средневековых схоластов. Однако, несмотря на эту критику, и Декарт, и Спиноза, и Ньютон, и уж тем более Лейбниц, сознательно пытавшийся примирить Аристотеля и средневековую философию с новым естествознанием, – все они в гораздо большей степени, чем это принято думать, наследуют многое из традиционного способа мышления, в том числе и применительно к пониманию природы времени».

Согласно Декарту, длительность совпадает с существованием вещи и есть нечто вполне реальное; он называет ее атрибутом, а иногда – модусом субстанции. «Из того, что мы считаем вещами, наиболее общее значение имеют субстанция, длительность, порядок, число и другие понятия того же рода, распространяющиеся на все роды вещей». Поскольку понятие длительности принадлежит к тому же роду идей, что и субстанция, то, стало быть, она мыслится нами весьма отчетливо. Но это не значит, что длительность можно понимать как субстанцию: Декарт считает длительность «всего лишь модусом любой вещи, в свете которого мы мыслим эту вещь с точки зрения сохранности ее существования». При этом философ подчеркивает, что под модусами он разумеет совершенно то же самое, что и под атрибутами или качествами; эти три разных названия характеризуют одну и ту же реальность, но только в разных отношениях. О модусах и качествах речь обычно идет в тех случаях, когда вещи ведут себя в разное время по-разному, т.е. оказываются изменчивыми. Таковы сотворенные вещи. Но у Бога, тождественного себе и неизменного, нет модусов или качеств, а есть лишь атрибуты. «Более того, и в сотворенных вещах свойства, кои никогда не ведут себя различным образом, например бытие и длительность в существующей и длящейся вещи, следует именовать не качествами или модусами, но атрибутами».

Как видим, Декарт именует длительность то модусом, то атрибутом. Поскольку длительность присуща также и изменчивым вещам, ее следует классифицировать как модус; но поскольку она есть нечто постоянное в изменчивом, ее можно считать атрибутом. Длительность, согласно Декарту, – такой же важный атрибут вещи, как и ее бытие (существование): «если какая-либо субстанция потеряет длительность, она утратит и существование, и потому ее можно отделять от длительности лишь мысленно». Вещи конечные имеют конечную длительность; напротив, атрибутом божественного бытия является бесконечная длительность, которую Декарт именует также вечностью. Важнейшее определение вечности – ее неделимость, что напрямую перекликается с концепцией св. Фомы. «… В идее бесконечного бытия заложено представление и о его бесконечной длительности не ограниченной никакими пределами; поэтому оно неделимо, постоянно и одновременно целостно, и лишь в силу несовершенства нашего интеллекта в нем могут различаться прошедшее и будущее время… как часто указывает Августин… У Бога нет ни прошлого, ни будущего бытия, но лишь бытие вечное…».

От длительности как реального атрибута (модуса) субстанции Декарт отличает время, которое дано только в нашем мышлении и «есть лишь известный способ, каким мы эту длительность мыслим». Время, таким образом, определяется философом как то, что не существует реально, а только в мышлении субъекта, измеряющего длительность. Стало быть, время – это не бытие, а только отношение – отношение длительности к измеряющему субъекту, а точнее – к измеряющим ее пробам. Вот классическая для рационализма XVII века характеристика длительности и времени: «одни из тех свойств, кои мы именуем атрибутами или модусами, существуют в самих вещах, другие же – в нашем мышлении. Так, когда мы отличаем время от длительности, взятой в общем смысле этого слова, и называем его числом движения, это лишь модус мышления; ведь мы никоим образом не разумеем в движении иную длительность, нежели в неподвижных вещах… Однако для измерения длительности любой вещи мы сопоставляем данную длительность с длительностью максимально интенсивных и равномерных движений вещей, из которых складываются годы и дни; вот эту-то длительность мы и именуем временем. А посему такое понимание не добавляет к длительности, взятой в общем ее смысле, ничего, кроме модуса мышления».

Определяя время как число движения, Декарт идет за Аристотелем и Фомой Аквинским. И, также как и Аристотель и св. Фома, он связывает понятие времени с процедурой измерения, т.е. сравнения, соотнесения длительности той или иной вещи (движущейся или покоящейся) с длительностью равномерного движения – вращения небосвода или качания маятника. Такое сравнение производится субъектом, его мышлением, а потому время – по Декарту – есть модус мышления, тогда как длительность – модус или атрибут самого бытия вещи. Как видим, в XVIII веке философы ищут онтологический фундамент времени и находят таковой в реальном существования субстанции – ее длительности. Поэтому, хотя время есть понятие относительное и представляет собой только модус мышления, но длительность – безотносительна и есть атрибут субстанции, т.е. того, что существует само по себе, а не только по отношению к другому.