четвертый этаж и взглянуть в глаза своему страху? Или же стояла просто так, растворяясь в этом страхе и оплывая, как маленькая, восковая свечка.

– Здрасьте, баб Рай.

– Ой, здравствуй, Валечка…

Меня пробрал мороз, когда я услышала мамин голос. Она вышла из подъезда с высоким парнем в спортивном костюме. Я поджала губы, узнав Матвея. Он равнодушно смотрел себе под ноги, а мама, улыбаясь, болтала с соседками.

Несмотря на теплую погоду, она была одета в кремовое пальто. На ногах черные туфли. На голове цветастый платок. Лицо опухшее, старое… Когда мама повернулась в мою сторону, я еле сдержалась, чтобы не нырнуть в кусты. Но выдержала и осталась на месте, смотря на неё. Что я стала бы делать, если бы она меня заметила? Подошла? Или молча развернулась и ушла бы?

Мама разговаривала с соседками, изредка осеняла себя крестом, а я стояла в тени дерева и кустов, незаметная и трясущаяся от страха. Резко заныла сломанная когда-то рука. Загорелись шрамы на спине и сердце сдавило от боли. Я увидела, как мама улыбается, и еле сдерживала слезы, а пузырь в моей груди натужно затрещал, готовый лопнуть и залить все ненавистью. Но я удержалась. Смогла успокоиться. Сосредоточенно дышала и считала про себя до пятидесяти, как советовала Наташа. А когда закончила, то мне сразу полегчало, потому что пришло долгожданное равнодушие. Я проследила, как мама с Матвеем идут вдоль дома и скрываются за углом, а потом выдохнула и принялась жадно хватать ртом воздух.

– Ебанутая, что ли? – проворчал какой-то мужик, проходя мимо. Но я не обратила на него внимания и, сняв рюкзак, вытащила из него бутылку воды, которую жадно осушила. Потом отдышалась и вздрогнула, когда в кармане зазвонил телефон.

– Алло… – хрипло ответила я, не посмотрев на экран, и покинула свое укрытие. Мама ушла, а значит и мне пора идти на остановку. Однако тут же остановилась, услышав в телефоне знакомый голос.

– Привет, сестрёнка, – тихий голос Андрея подействовал на меня, как холодный душ. Я машинально подняла голову наверх и закусила губу, увидев в окне силуэт.

– Привет, – вздохнула я и, мотнув головой, вымученно улыбнулась. – Увидел меня, значит?

– Поневоле обратишь внимание на странную женщину, которая трясется в кустах, а потом выпивает бутылку воды разом, – в голосе улыбка. Андрей чуть подумал и спросил. – Не поднимешься? Мама с Матвеем на рынок поехали. Нескоро вернутся. Папы тоже шел куда-то.

– Нет, – ответила я. Слишком резко и быстро. – Прости, но нет.

– Когда ты уезжаешь? – Андрей все понял. Понял, почему я стояла в кустах, прячась от мамы. Он всегда был умнее старшего брата.

– Сегодня. Поезд вечером.

– Жалко. Я надеялся, что ты зайдешь. А когда увидел, что уходишь, позвонил. Прости, Насть.

– Ничего, – тихо ответила я и, вздохнув, добавила. – Может быть, когда прошлое меня отпустит и я перестану вскакивать по ночам от кошмаров, я позвоню тебе и приглашу в гости. А пока… не могу, Андрюш. Даже сейчас, увидев её, я снова превратилась в ту Настю… которую пыталась забыть.

– Понимаю, – протянул брат. В голосе снова послышалась улыбка. На этот раз теплая и добрая. – Но я правда был рад тебя увидеть, Насть. Пусть и через окно четвертого этажа.

*****

Хотела бы я сказать самой себе, что покидала в тот день родной город без тяжести на сердце. Не хотела врать. Врать, значит, снова превратиться в старую Настю. Пусть я сделала робкий шажок навстречу страху, но он никуда не делся. Он по-прежнему сидит внутри и ждет, чтобы напомнить о себе.

Это может быть звук входящего сообщения, мелодия звонка, стук в дверь или лицо, которое ты выхватываешь среди толпы и, замерев от ужаса, не можешь двинуться с места. Тебе кажется, что ты увидела привидение, но стоит чуть приглядеться, как многое становится понятно. Это страх играет со мной, забавляется, дергая за ниточки больных воспоминаний, заставляет снова вжимать голову в плечи в ожидании подзатыльника. Сотни часов у психолога, литры алкоголя и тысячи выкуренных сигарет не спасут тебя от этого страха. Он снова затаится и будет ждать удобного момента, чтобы напомнить о себе. Кошмаром, после которого ты проснешься вся в поту. Похожим голосом, услышав который захочется кричать. Слезами и воспоминаниями, когда ты откроешь дневник и прочтешь пару строк.

Иногда во мне снова просыпается та девочка. Забитая и несчастная, с искалеченной душой. Которая сидела ночью и, давясь слезами, выливала свою боль на чистые страницы. Потому что только они могли выслушать и не осудить. Девочка просыпается, пугается и снова засыпает, потому что я баюкаю её и говорю, что все будет хорошо. Ей не надо бояться и прятаться от других. Больше ей никто не причинит боли. Потому что женщина, в которую превратилась девочка, этого не позволит.

Насилие бывает разным, и я поняла это, как никто другой. Ругань, крик, молчание, удар ремнем или кулаком, равнодушие и ненависть – все это причиняет боль. Боль бывает разной, но это все равно боль. Люди не задумываются, когда делают больно. И осознают только тогда, когда видят результат своих действий. Измученного эмоционального калеку, в глазах которого плещется страх. Возможно люди когда-нибудь задумаются об этом и тогда боль исчезнет. А пока она дремлет, выжидая удобный момент. Только шрамы будут иногда напоминать о ней, где бы ты не оказалась.

*****

– Мам? – я улыбнулась, услышав голос дочки. Она подбежала ко мне и сразу ткнулась любопытным носом в тетрадку. – А что ты пишешь?

– Любопытному на днях прищемили нос в дверях, – ответила я, закрывая дневник. В моей комнате, в специально оборудованном тайнике лежит много таких тетрадок. Одинаковых. С темно-синей обложкой снаружи и моей болью внутри. – Уроки сделала?

– Ага… Ну, почти, – засмеялась она. – Биологию осталось. Только это… мне помощь твоя нужна.

– А чего это ты так биологию полюбила, Алис? – улыбнулась я. Дочь покраснела и неловко шаркнула ногой. – Я думала, что любимее математики с папой ничего нет.

– Артёма Андреича расстраивать не хочу. Он хвалит тех, кто домашку хорошо делает, – чуть подумав, ответила она. – И наклейку в дневник дает. У меня уже пять есть, а у Коли Лымарева семь.

– Ого. Ладно, не будем расстраивать Артёма Андреевича, – рассмеялась я и подтолкнула дочь к выходу. – Сейчас приду. Уберу только.

– Хорошо, мам, – улыбнулась Алиска и, чмокнув меня в щеку, убежала из комнаты. Я вздохнула, взяла со стола тетрадь и, пока никто не видит, убрала в свой тайник. Когда-нибудь я расскажу дочери о своем детстве. А