Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Лучше бы тебе пропасть вместе со следующим тайфуном! – сказал поэт Дуань.
Поэт Дуань считал культурную станцию своим домом. Он запросто входил туда и выходил оттуда, словно ступал по ничейной территории. Он мог самовольно рыться в шкафах, мог положить ноги, покрытые грязью и дикобразьим навозом, на стол Ли Цяньцзиня. Каждый раз при встрече Ли Цяньцзинь должен был кивать ему и отвешивать поясной поклон. В его глазах поэт Дуань был единственным в Даньчжэне человеком, более образованным, чем он сам. Но поэт Дуань в грош не ставил Ли Цяньцзиня и насмехался:
– Смотрите, такая огромная культурная станция, а где же «культура»? Ты ее не в мотню ли себе спрятал? Может, хочешь перенести сюда дикобразий питомник?
Ли Цяньцзинь не спорил, а просто смеялся вместе с ним. Но он всем сердцем любит поэта Дуаня. Потому что вот таким должен быть поэт.
Красотка Юй как-то раз с тяжелым вздохом сказала, что в кои-то веки в Даньчжэне народился единственный поэт, но почему фамилия у него оказалась Дуань? Красотка Юй почти решилась, стиснув зубы, в отчаянии полюбить поэта Дуаня. Но тот публично заявил, что не любит «хрустальные баоцзы», которые, пусть и сладкие и рассыпчатые, но вредны для зубов и желудка. Это было публичным унижением и провокацией, разозлившей Красотку Юй, и она сказала Жун Сятяню, если я тебе нравлюсь, ты должен сперва сделаться поэтом. У парня, которого все называли бездельником, был только один способ стать поэтом – смиренно пойти к поэту Дуаню учиться писать стихи.
Итак, Жун Сятянь пошел на поклон к поэту Дуаню. Но тот ни в какую не желал брать ученика. Отец поэта Дуаня, Лао Дуань, был техническим работником на городском стекольном заводе, за всю жизнь он дал сыну только один совет: «Мастер с учениками – умерший с голоду мастер». Потому что он сам так в свое время прогадал. Жун Сятянь упал на колени и взмолился: «Если научишь меня писать стихи, я обещаю тебе спокойную жизнь в Даньчжэне, будешь процветающим и богатым». Конечно, поэт Дуань не поверил, что Жун Сятянь может дать ему славу и богатство, поэтому категорически отверг просьбу. От такого стыда Жун Сятянь разозлился, пнул поэта Дуаня, опрокинув того наземь и набросился с кулаками, надавал по лицу так, что оно посинело и опухло, и пригрозил переломать ему ребра. Поэт Дуань решил уступить, но при одном условии: каждое утро Жун Сятянь должен будет подходить к окну Ли Дань, чтобы зачитать стихотворение, которое поэт Дуань написал для нее накануне.
Ли Дань была дочерью Ли Цяньцзиня. У нее было длинное и узкое лицо, размером всего в половину лица обычного человека. Глаза, нос и рот – все было в комплекте, но казалось, что им очень неловко втискиваться на такую тесную площадь. Жун Сятянь дал ей прозвище – Полумордая. Несмотря на некрасивость, Ли Дань была еще заносчивее Красотки Юй, потому что единственная в Даньчжэне умела играть на аккордеоне. Каждое утро она играла на нем, стоя под огненным деревом во дворе культстанции. Это придавало культурной станции очень культурный вид. Дело было не столько в том, что огромный аккордеон закрывал верхнюю часть тела Ли Дань, сколько в том, что он втягивал ее грудь и плечи, и ее лицо размером с половину нормального уже не считалось, когда была видна только нижняя часть ее тела. Последние несколько лет она играла одну и ту же мелодию – «Подмосковные вечера», которая надоела даже Дурачку Пи. Однажды он сказал Ли Дань, я поглупел от твоей игры. Но Ли Дань была полна решимости не играть ничего другого. Иными словами, она умела играть только одну мелодию. Однако это не влияло на ее уникальный статус в Даньчжэне, и поток предложений породниться к Ли Цяньцзиню не иссякал, но Ли Цяньцзинь неизменно придерживал свой ценный товар и никому не давал согласия, даже талантливому поэту Дуаню ответить «да» – и то колебался. Потому что Ли Дань и видеть его не желала, в отличие от отца, который благоговел перед поэтом Дуанем. Поэт Дуань был сбит с толку такой незаслуженной обидой.
– Твой папа получил передового работника округа – и всё за мои стихи. Почему ты не соглашаешься?
– Уж таких дерьмовых виршей, как ты слагаешь, я за вечер тысячу строк написать могу! – ответила Ли Дань.
Поэт Дуань понял, что Ли Дань совсем не такая, как Красотка Юй, она тертый калач, ее внешний облик и внутренний стержень были как у настоящего артиста, а потому была более достойна ухаживаний, чем Красотка Юй. Но вот голос у поэта Дуаня звучал как лесопильный станок и совсем не годился для чтения вслух. А у Жун Сятяня был очень хороший голос, декламирование стихов могло стать его сильной стороной. И он согласился на обменные условия поэта Дуаня. Каждое утро ему приходилось мчаться в жилище поэта Дуаня, забирать стихи, которые тот написал минувшей ночью, а затем спешить на культстанцию, к окну Ли Дань. Пока она вставала с кровати и ходила в туалет, он стоял под ее окном и громко декламировал стихи поэта Дуаня.
Перед каждой декламацией Жун Сятянь должен был объявлять, что это стихотворение, которое поэт Дуань посвятил госпоже Ли Дань.
Жун Сятянь не мог понять смысла этих стихов, но декламировал хорошо. Ли Дань в этом время сидела на корточках в туалете. Дослушав, она вытирала задницу, вставала, натягивала штаны, а затем шла к огненному дереву играть на аккордеоне. Жун Сятянь не находил ее хоть в чем-то красивой, но и этого было более чем достаточно, чтобы соответствовать поэту Дуаню.
Однажды, полмесяца спустя, Ли Дань сердито подошла к поэту Дуаню:
– Почему Жун Сятянь сегодня не пришел читать мне стихи?
Оказалось, что, если Ли Дань не слышит стихов в исполнении Жун Сятяня, то даже какать не может. Накануне вечером Жун Сятянь снова с кем-то подрался и получил по носу, поэтому на следующий день и не пошел читать Ли Дань стихи.
Увидев, что Ли Дань встревожилась, поэт Дуань втайне обрадовался.
Поэт Дуань начал учить Жун Сятяня писать стихи. Жун Сятянь был вовсе не тупой. В первый же день научился писать слова, разделяя их на строки. На следующий день написал стихотворение в комнате поэта Дуаня, аккуратно переписал его и как на крыльях сбежал