— Кому?

— Человеку Андерхилла. Местному мяснику. Он еврей.

Ханкс сел за стол и принялся рисовать новый чертеж. Балти нервно мерил шагами комнату, останавливаясь, чтобы прислушаться у двери, не грохочут ли сапоги солдат.

— Я никогда не видел евреев, — сказал он. — Какие они из себя?

— Как Иисус.

Ханкс закончил рисовать и поднялся со стула. И пошатнулся.

— Тебе плохо?

Ханкс помотал головой:

— На этот раз послушайся меня. Оставайся здесь.

— Я пойду с тобой. Кроме того, мне хочется посмотреть на еврея.

— Подожди две минуты. Помнишь, где канал? Встретимся там.

Не прошло и часа, как Балти и Ханкс вернулись в гостиницу.

— И вовсе он не похож на Иисуса, — сказал Балти.

— Откуда ты знаешь, как выглядел Иисус?

— Это ты сказал, что он на него похож.

— Балти, я тебя умоляю. У меня голова отваливается.

— Мне показалось, он порядочный человек. Странное дело эта кошерная еда. А почему он нам помогает?

— Он терпеть не может Стёйвесанта.

— Почему?

— Потому что Стёйвесант ненавидит евреев. Он всех ненавидит. Евреев, квакеров, католиков, лютеран. Скоро узнаем, ненавидит ли он и нас тоже.

Они полежали молча.

— Ханкс?

— Балти. Я пытаюсь отдохнуть. У меня голова словно огнем пылает.

— А что, если это приглашение на ужин — лишь для того, чтобы заманить нас в лес, тихо прикончить и зарыть в какой-нибудь голландской навозной куче?

— Не исключено.

— Это слегка пугает.

— Как-то не похоже на Стёйвесанта — пристукнуть нас и зарыть у себя в огороде. Убийства из-за угла — не его специальность. Он солдат. И помни, что сказал Андерхилл: Стёйвесант любит англичан, бог знает почему.

— Ты испачкал кровью подушку.

— Умоляю, дай мне отдохнуть!

— А я как должен отдыхать?

— У нас нет иного выбора, кроме как довести дело до конца. Если мы сбежим сейчас, то выдадим себя. Хуже того, мы выдадим Николса. Старина Петрус введет военное положение и откроет по Николсу огонь в тот же миг, как тот войдет в гавань. А виноваты будем мы. Думаешь, Даунинг сильно обрадуется? А Его Величество?

Балти поразмыслил:

— Нет. Думаю, что нет.

— Ты видишь в окно Брёкелен?

— Да.

— Армия Пелла сейчас занимает позиции вдоль берега. Сюда идут четыре отличных английских военных корабля. Старина Петрус поймет, что его перехитрил Даунинг, король всех хитрецов.

— И что тогда?

— У Петруса четыреста солдат, у Пелла пятьсот. И у Николса еще пятьсот. У Стёйвесанта шесть пушек. У Николса их в двадцать раз больше. Цифры не в пользу старины Петруса.

— Значит, он сдастся?

— Нет. Будет еще одна война с Голландией. Неизбежно. Но мы с тобой оставим это участникам непосредственного сражения. И займемся своими делами.

— Будем искать судей?

— Цареубийц судит Бог. Тех, кто убил Коббов, и тех, кто так обошелся с Благодарной, буду судить я. А теперь отдыхай. За ужином мы должны быть приятными собеседниками. Будем подчеркнуто англичанами.

Пока Ханкс одевался, Балти спустился на первый этаж и дал хозяину гостиницы три шиллинга, чтобы им поменяли окровавленную постель. Балти совсем не хотелось этой ночью спать на том же белье. Ханкс нагнал его, и они направились в форт, к губернаторскому дому.

Старина Петрус спустился с крыльца, стуча деревяшкой, и сердечно приветствовал гостей. Он выразил беспокойство при виде поврежденного лица Балти. Тот сказал, что упал на улице. Лучше не рассказывать об их богатых событиями прогулках — вдруг цареубийцы все же находятся под покровительством Стёйвесанта.

Они забрались в экипаж. Стёйвесант взялся за вожжи. Ворота крепости распахнулись на широкую дорогу, которая сужалась по мере продвижения на север. Стёйвесант указывал на дома различных именитых горожан, а также на свой собственный большой сад с теплицей — в ней росли целебные травы, привезенные Стёйвесантом из голландских тропических владений, где он раньше служил. Он явно — и даже трогательно — гордился всем этим.

Экипаж все катился в сторону окраины. Городская застройка редела. В конце концов экипаж подъехал к стене: внушительному частоколу из дубовых бревен двенадцати футов высотой, с концами, заостренными, как драконовы зубы. Стёйвесант остановился, чтобы пассажиры могли подивиться этому сооружению. Стена делила остров, простираясь от Северной реки до Восточной. В ней было семь отстоящих друг от друга бастионов. Она стояла уже пятнадцать лет. Сам Стёйвесант пожертвовал на ее строительство сто пятьдесят гульденов. Строил подрядчик-англичанин, некий Бакстер. А знают ли они, чем сейчас занимается этот Бакстер? Нашел себе новое занятие — крадет коней у голландских поселенцев на Лонг-Айленде! Стёйвесант неодобрительно поцокал языком.

Балти восхвалил замечательную стену и спросил, защищает ли она от дикарей.

Стёйвесант улыбнулся:

— Но эта стена не для того, чтобы не пускать дикарей. Она для того, чтобы не пускать англичан!

— О… — Балти не знал, что на это ответить. — И как… помогает?

Стёйвесант фыркнул от смеха:

— Похоже, что нет. Ведь вот — вы! — и добавил дипломатично: — Но вы желанный гость в Новом Амстердаме.

— Вы очень добры.

— Теперь люди говорят, что надо строить другую стену, еще больше.

— Надеюсь, не из-за нас.

Стёйвесант пожал плечами:

— Если до этого дойдет, возможно, я попрошу вашего короля Карла за нее заплатить.

— Весьма забавно. Не правда ли, Ханкс?

— Как пить дать, это чрезвычайно позабавит Его Величество.

Стёйвесант щелкнул кнутом, и они выехали из городских ворот Нового Амстердама. Стражники отсалютовали им — Ханкс решил, что недостаточно резво. Голландцы, что с них взять.

Дорога следовала вдоль древней индейской пешеходной тропы, идущей по всему Манхатосу, через лес, который Стёйвесант назвал Гринвичем и объяснил, что это значит «место сосен».

Скоро он свернул с главной дороги на другую, поуже, идущую через болото. Кругом трещали птицы и порхали летучие мыши. Балти решил, что, возможно, испарения этого болота несут с собой лихорадку. Хотя в нем была некая отсырелая безмятежность. Было очень понятно, почему старый губернатор после суматошного дня в Новом Амстердаме стремится сюда. Они выехали из топи на твердую землю и наконец прибыли в «Бауэри номер один».