— Ничего себе святая, — усмехнулся Берч. — Угробила столько младенцев.

Полина Раминг изумленно открыла рот.

— Она их не убивала! Она мухи в жизни не обидела, не то что младенцев. Нет! Нет! Нет!

— Значит, это сделал кто-то другой, — мягко произнес Берч. — Кроме вас, там еще кто-нибудь работал?

Полина широко раскрыла глаза.

— Я люблю детей. Всю жизнь посвятила им. Жаль, что у меня не было своих.

— Тетя Лиз вела какие-нибудь записи?

— Записи! — Полина стукнула кулачком по пластмассовой крышке столика. — Записи, записи, все только о них и говорят! У нее была небольшая тетрадь вроде ежедневника. И все. Никаких карточек и историй болезней. Никто не хотел огласки.

— Вы были знакомы с Пирсом Ноланом?

Глаза Полины забегали.

— Нам известно, что ваша тетя хорошо его знала, — мягко заметил Назарио.

— Кто вам сказал? — спросила она, беспокойно переводя взгляд с одного детектива на другого.

— Нолан был ее кавалером на выпускном балу. Они вместе учились в средней школе.

Она съежилась на стуле и зябко повела плечами.

— И в начальной тоже. Но потом они десятилетиями не виделись.

— Так что же свело их в августе 1961 года? — спросил Берч.

Взгляд Полины стал отсутствующим, она пару раз качнулась на стуле.

— У нас были неприятности, — прошептала она. — Большие неприятности. Ей больше не к кому было обратиться. Она никому не доверяла. А Пирс Нолан был влиятельным человеком. Тетя Лиз сказала, что он найдет, как нам помочь.

— Это вы убили детей?

— Нет! Никто их не убивал. Это был несчастный случай.

Вынув из сумки бумажный носовой платок, Полина вытерла нос.

— И что же произошло?

— У нас начались неприятности, — сказала она, комкая в руках платок. — Полицейские требовали денег. На нас написал жалобу какой-то парень. Он приходил в клинику, чтобы увидеться со своей девушкой. Но ее родители требовали, чтобы мы не допускали между ними никакого общения.

Но потом мы увидели свет в конце тоннеля. В клинике находилось семь новорожденных. Матерей уже выписали, и в ближайшее время приемные родители должны были разобрать младенцев. Они заранее внесли половину суммы, а оставшуюся часть должны были заплатить при усыновлении.

Тетя Лиз так устала, что ей требовалось немного отвлечься. Когда матери разъехались, такая возможность появилась. Младенцы были красивыми и здоровыми, их ждала новая жизнь, а нас — денежные поступления.

В тот день она поехала по магазинам, поужинала с друзьями, а потом они пошли в ночной клуб. Мне что-то нездоровилось, и я пошла спать раньше обычного. У меня кружилась голова, временами наваливалась какая-то дурнота. Это началось еще днем.

Моя комната находилась в дальнем конце дома, рядом с кабинетом, но я все оттуда слышала. Дети обычно будили меня своими криками. Когда один начинал пищать, другие сразу же просыпались и присоединялись к общему хору. Я вставала и шла их кормить.

Но в тот вечер они не кричали. Тетя пришла около трех ночи и сразу зашла ко мне в комнату, чтобы спросить, накормлены ли дети и как они себя чувствуют.

Помню только, как она кричала и трясла меня за плечи. Я никак не могла проснуться, язык у меня заплетался. Она в ярости ударила меня. Решила, что я напилась. А потом увидела мертвую канарейку в клетке.

Тетя в ужасе закричала: «О нет! Только не это! Что с детьми?» Она бросилась в детскую, но было уже поздно. Все младенцы умерли. Она вытащила меня из кровати и отвела во двор. Потом вернулась в дом и открыла все окна.

— Угарный газ? — предположил Назарио. — В гараже стояла заведенная машина?

— Нет, это был бытовой газ. Газовая компания меняла трубы. В тот день приходили их рабочие. Они что-то там делали, поменяли подводку к холодильнику. Тогда у нас был газовый холодильник. В общем, они что-то сделали не так. Не знаю, в чем там было дело, но младенцы отравились газом. Я бы тоже умерла, если бы тетя вернулась домой чуть позже. Она выключила холодильник, включила вентиляторы и открыла окна.

Я была так слаба, что не могла даже одеться. Три дня меня тошнило, голова раскалывалась от боли. Тетя Лиз просто не знала, что делать. Младенцы, за которыми вот-вот должны были приехать приемные родители, умерли. Полицейские требовали денег. Тот молодой человек продолжал приходить, колотил в дверь и кричал, что хочет видеть сына. Мы оказались в ужасном положении.

— Вы могли вызвать полицию, — заметил Берч.

— Мою тетю отдали бы под суд, дело получило бы огласку. В общем, полная катастрофа. Она сказала, что все надо сохранить в тайне. Завернула младенцев и сложила их в сундук. А ведь стояла летняя жара.

Она была в отчаянии. А потом решила позвонить Пирсу Нолану. «Старые друзья самые надежные», — сказала она мне. Она попросила его приехать, говорила, что нам нужна его помощь, что он единственный, кому она может доверять, умоляла его не бросать ее в беде ради их старой дружбы.

Нолан приехал и был потрясен увиденным. Он согласился, что огласка погубит и мою тетку, и всех тех женщин, которые оставили у нее малышей, надеясь, что их ожидает достойное будущее.

Мы были в страшной опасности. Вот-вот могла нагрянуть полиция или приемные родители младенцев. Нужно было срочно избавляться от тел. Пирс Нолан погрузил сундук в багажник своего автомобиля. Он сказал, что спрячет его где-нибудь, а потом вывезет на своей яхте в море и утопит.

Он просил нас забыть об этом и никогда не упоминать его имя. Мы были так ему благодарны, что не могли сдержать слез. Но оставалось еще решить финансовые проблемы и как-то успокоить приемных родителей. Тетя Лиз придумала, как это сделать, не возвращая им денег. Каждой паре она решила сказать, что предназначавшийся им ребенок неожиданно умер. И пообещать, что через несколько месяцев они получал другого малыша. Конечно, все они будут расстроены, но наверняка согласятся подождать еще немного.

Первая пара приехала на следующий день. Жена стала плакать, муж пришел в ярость. Он потребовал деньги обратно и пригрозил сообщить обо всем в полицию и в газеты. Обвинил ее в вымогательстве и в том, что она продала их ребенка тем, кто предложил больше денег. Тетя Лиз больше часа уговаривала его успокоиться. По-моему, ей это удалось.

Теперь, когда в клинике не было ни рожениц, ни младенцев, у меня появилось много свободного времени. Я приходила в детскую и потихоньку плакала там. Наследующий день, чтобы хоть немного развеяться, я пошла в кино, где шел вестерн с Джоном Уэйном.

Сейчас уже не помню, о чем был этот фильм. То, что я увидела, вернувшись из кино, полностью стерло его из памяти. Тетя Элизабет была мертва, все вокруг залито кровью. Жуткое зрелище. Кто-то зверски убил ее. Я не знаю, кто это сделал — несостоявшиеся родители, полиция, тот сердитый молодой человек или грабители. Она всегда платила наличными и держала деньги под рукой, чтобы расплачиваться с полицейскими. Кто-то мог узнать, что в клинике хранится большая сумма. Однако в тот момент денег у нее не было. Кроме ее записной книжки, из дома ничего не пропало, но ее могла забрать полиция.