— Иногда мне хочется научиться читать мысли. Я никогда не знаю наверняка, о чем ты думаешь.

— В данный момент я думала о том, что было бы с нами не встреться мы тогда, — не стала я врать.

— Ты жалеешь?

— Признай, что тебе было бы легче.

— О, да, — он усмехнулся, — Но ты изменила меня. То, что нам дано, это не просто так.

— Да ты романтик, — рассмеялась я, — Вот бы никогда не подумала.

Его лицо осветила улыбка, идущая откуда-то изнутри него, он покачал головой:

— Нет, я не романтик. Жизнь, которую я вел и веду сейчас, не позволяет мне быть им. Но зато я научился смотреть правде в глаза и не искать святости там, где ее нет, понимать очевидные вещи…

— Наши отношения, по-твоему, очевидны? — удивилась я.

— Я могу дать тебе то, чего ты хочешь, я могу любить тебя и не требовать от тебя больше того, чем ты в состоянии дать.

И в этом был весь Антон, эти короткие слова рассказали мне гораздо больше, чем тот монолог — воспоминанья его детства. Как так получилось, что, пройдя с ним «огонь, воду и медные трубы», прожив с ним бок о бок столько лет, я только сейчас начала его узнавать по- настоящему? Неужели понадобилось такое большое количество времени для того, чтобы мы научились доверять друг другу? И научились ли мы?

Я подошла к нему и с удовольствием запустила свои пальцы в его темную шевелюру на голове. Поиграв шелком его волос, я начала исследовать его лицо, проводя, как художник по линиям. Его глаза в этот момент пристально изучали меня. Я отвлеклась на его широкие плечи, прощупывая каждый мускул. Почему я раньше не замечала, насколько красив мой бывший муж? Я вернулась к его лицу, и меня озарил яркий свет. Любовь, не яростная, бурная, вперемешку с желанием, а простая любовь того мальчишки, каким он был когда-то. Я чувствовала себя как странник, который долгое время искал свой дом и наконец-то нашел его.

— Что тебя гнетет, золото мое? — спросила я его мягким голосом, — Доверься мне, ты же знаешь, что я не предам тебя. Все что ты мне скажешь, останется при мне.

— Я, кажется, знаю, что чувствовал Адам, когда Ева предложила ему вкусить запретный плод, — смеясь, ответил он, — Нет, дорогая, я далеко не неискушенный мальчик. Ты меня не убедила.

— Тоша, что ты теряешь…

— Изыди! — так же смеясь, он покачал головой.

— Я могла бы помочь тебе, — настаивала я.

Тошка внезапно помрачнел.

— А вот об этом даже не думай. Я никогда не взваливаю на твои плечи то, что должен нести сам.

Господи, какой же он упрямый!

— Я знаю, какой ты гордый. Но прошу тебя, попроси помощи у моего отца!

— Так вот к чему ты ведешь! — резко бросил он мне, — Хочешь, чтобы я как собачонка побежал к твоему драгоценному папочке!

— Я не понимаю, почему ты так упорствуешь.

— Хватит! Достаточно того, что все в округе считают меня прихлебателем твоего отца! Свои проблемы я решаю сам. Так было всегда, — он серьезно посмотрел на меня, — И женился я на тебе, не потому что ты дочь Казанцева.

«О, я теперь это знаю, любовь моя. Раньше я сомневалась в этом, как и в том, люблю ли я тебя на самом деле. Теперь, как ни горько мне это осознавать, я поняла, что люблю. Я, поняла это в больнице, испытав острый приступ разочарования от того, что лицо, склоненное ко мне не твое».

Ян…Прекрасный мужчина, к которому меня влечет, но не более того. Есть привязанность, а теперь будет общий ребенок. Как бы я хотела повернуть время вспять, чтобы не было того безумства, что я пережила с Яном! Нет, не из-за того, что я не люблю свою девочку, а из-за того, что теперь, с ее появлением все станет еще хуже. И чтобы я сейчас не говорила Антону, он все равно будет думать, что признание в любви — ложь из жалости. Это читалось по его походке, по его взгляду: он принимал мои слова, но не верил.

— Я верю тебе, — тихо прошептала я, и прикрыла глаза, боясь того, что он в них увидит: обожание, сломленную гордость и любовь. Он решит, что это игра, и от этого ему будет больно, а я больше всего на свете хочу, чтобы он поверил в то, что и его можно любить. Все до банальности просто: бандит, который передо мной стоял, человек держащий власть в своих руках, умеющий внушать ужас, на самом деле был одиноким мальчишкой, веривший в то, что его нельзя любить. Чудовище оказалось сущим ребенком, изрыгающее проклятия в адрес тех, кто не удосужился хотя бы попробовать его принять. Больное время, больные дети, и я не лучше его матери, раз рожаю в такое время…

— Ты опять плачешь? — укоризненно покачал он головой и внезапно помрачнел, — Прости, я дурак, я не могу заставить тебя смеяться и быть счастливой, насильно мил не будешь, кажется, так говорят, — он отвернулся от меня и ушел в спальню, я услышала, как скрипнули пружины под его весом. Да, Тошка, ты может быть и не в силах заставить меня быть счастливой, зато я могу сделать счастливым тебя. Я уверенно прошла за ним.

— Уходи, мне нужно подумать.

— Нет.

— Уходи или я за себя не отвечаю! — почти прорычал он, и посмотрел мне в глаза. Мне вдруг стало трудно дышать: огонь в его глазах, огонь муки и желания вперемешку.

— Если бы ты знала, как я тебя ненавижу и люблю в то же время! — воскликнул он, и тут же вскочил и грубо схватил меня за руки, — Ненавижу, потому, что ты была с другим, потому что носишь под сердцем его ребенка, потому что любишь не меня. Иногда мне хочется убить его, тебя…Черт!

— Может мне лучше уехать? — слабым голосом проговорила я.

— Я тебя не отпускал! — я даже вспыхнула от его властного голоса, — Ты обещала мне неделю.

— Боюсь, я не выдержу неделю с твоим настроением, — с горечью заключила я.

Он отпустил меня и отошел в угол комнаты.

— Такого больше не повториться, — услышала я его голос через минуту, — Больше никаких претензий, упреков. Просто дай мне прийти в себя.

И я вышла. Что могла я ему сказать в противовес его слов? Только то, что я его люблю. Но он не поверит, я бы не поверила.

Два дня пролетели незаметно и