А когда шли обратно, то осматривались, какие куда есть проходы, пролазы, и нет ли там каких следов, но ничего не нашли.

Всю последующую за этим ночь адъюнкт был очень неспокоен, не спал, лежал, о чём-то нашёптывал, а после даже встал и пытался приплясывать и напевать по-чукочьи, но капитан приказал, и его уложили. А он всё равно напевал. Тогда капитан велел позвать Шалаурова. Тот пришёл, послушал и сказал, что это шаманская песня, очень важная, и поэтому лучше ему не мешать, пусть поёт, но негромко. И адъюнкт примерно так и пел, то есть вначале тихо, после громче, а после опять тихо, пока совсем не замолчал. А после и совсем заснул. Шалауров сказал, что это хорошо, он что-то важное почуял, нас предупреждает, и ушёл.

И так оно после и было. Назавтра, ближе к полудню, снизу засвистели. Капитан вышел из штабной пещеры, посмотрел на пустошь и увидел, что это опять там стоят переговорщики и кричат, что им нужен Большой Каптана, если он их не боится. А вот не угадали вы, в сердцах подумал капитан, а вот не боится, и он вышел на тропку и пошёл по ней вниз. А переговорщики продолжали кричать, вызывая капитана и насмехаясь над ним. Они же его не видели! И вдруг он сошёл с тропки, вышел на пустошь, остановил и спросил, где их хозяин.

– Потому что, – сказал капитан, – я только с ним буду беседовать!

И положил руку на саблю, а из-под распахнутой летней шубы у него была видна кольчуга. Переговорщики невольно отступили, один из них оглянулся, крикнул что-то по-чукочьи…

И из-за скалы навстречу капитану вышел Атч-ытагын. Он опять был без шапки и в спиридоновском панцире, а за поясом у него торчало несколько ножей.

– О! – громко сказал капитан, улыбаясь. – Давненько я тебя не видел. Где ты пропадал?

– Ездил по делам, – ничуть не смущаясь, ответил Атч-ытагын. – А как твои дела? Чего ты в норе прячешься?

– Так ведь сгорела та твоя яранга, которую ты мне оставил, – сказал капитан. – Мой шаман дунул, она и сгорела. А хочешь, он сожжёт всё твоё войско?

– Но это не твой шаман, – сказал Атч-ытагын, – а мой. Он у меня служит тридцать лет, и что я ему скажу, то он и делает. Поэтому не мог он сжечь мою ярангу. Он, может, только обманул тебя, приказал твоим глазам увидеть, как она горит, и ты поверил этому. А вот сейчас он придёт, прикажет твоим глазам видеть, что моя яранга не сгорела, и ты увидишь, что так оно и есть на самом деле. А если это так, то мы тогда не будем стоять тут посреди пустой поляны, а пойдём в мою ярангу и много там чего откушаем и ещё больше чего выпьем. А после покурим волшебного дыма. Тогда чего стоишь? Зови моего шамана!

На что капитан, усмехнувшись, ответил:

– Если он твой, ты и зови.

– А если ты его убил, – сказал Атч-ытагын, – то как же я теперь его дозовусь?

– Но разве можно убить сильного шамана? – удивлённо спросил капитан. – Убить можно слабого, а сильный сам кого хочешь убьёт. Вот был у тебя слабый шаман Харгитит, и вы завели его на эту гору и убили. А моего шамана вы там не смогли убить! А теперь вы даже не сможете подняться к нему, потому что это его гора, и он сбрасывает с неё всех, кто ему неугоден!

Атч-ытагын невольно посмотрел вверх, на гору, и задумался. Потом сказал:

– Мне обидно слышать от тебя такие речи. Да как ты можешь верить в то, что какой-то шаман, пусть даже самый сильный из шаманов, может владеть всей этой горой? Или ты всё-таки знаешь, кто на самом деле владеет ею, но просто не хочешь мне об этом говорить? Тогда я сам скажу, и пусть это слышат все, и твои люди, и мои, и мы с тобой, и наши олени, и дикие звери, бегающие в чаще, и рыбы в реке, и птицы в гнёздах. Так вот, всей этой горой и всем тем, что в ней скрыто, владеет тот, чьё имя лучше не произносить слух, потому что если он его услышит, то он разорвёт тебя на клочья и сожрёт, а после выблюет, а после опять сожрёт, а после опять выблюет. Ты догадываешься, о ком я говорю?

– Да, – сказал капитан, – я догадываюсь.

– Мне очень радостно это слышать, – сказал Атч-ытагын. – А ещё мне будет очень радостно сказать, что я знаю, чем можно задобрить того, чьё имя я не хочу называть вслух. Раньше мы не знали, как это правильно делать, а теперь мы знаем. И теперь мы это так и сделаем! Нам только нужен тот, кого ты называешь своим шаманом. Отдай его нам, и мы отпустим тебя. Ты уйдёшь отсюда невредимым, и все твои люди уйдут невредимыми. И, кроме этого, вы все уйдёте не с пустыми руками, а ты получишь серебра столько, сколько сможешь унести. И все твои люди получат по столько же!

– Этого не может быть! – сказал капитан.

– Нет, может, – сказал Атч-ытагын. – Нужно только правильно принести жертву. Тогда я приносил неправильно, а теперь Хыпай меня научил, и я уже не ошибусь.

– А где Хыпай? – спросил капитан.

– Ушёл к верхним людям, – сердито сказал Атч-ытагын. – Много чего стал себе позволять. А мы с тобой пойдём в совсем другое место, не будем один другому перечить, приведём того, кого ты мне отдашь, и принесём его в жертву.

– А если опять ничего не получится? – спросил капитан.

– Значит, подождём до следующего года и опять принесём жертву, – сказал Атч-ытагын. И тут же спросил: – Так ты отдашь мне своего шамана или нет? За половину всего серебра?! Почему ты не отвечаешь?!

– Потому что мне нужно подумать, – сказал капитан.

– А сколько ты будешь думать? – спросил Атч-ытагын.

– Пока не придумаю, – ответил капитан. – Может, один день, может, три. Но если тебе наскучит ждать, приходи сюда и вызывай меня. Но будь осторожен, потому что мой шаман не любит, когда к нам поднимаются чужие. Также и тот, которого ты не называешь по имени, тоже этого не любит.

После чего капитан развернулся и пошёл к своим.

– Ладно, ладно! – в спину ему закричал Атч-ытагын. – Мы не спешим. Мы подождём. И мы не будем подниматься к вам на гору. Мы будем ждать вас здесь, внизу. А вы сначала съедите все свои съестные припасы, потом всех крыс и мышей, которых сможете найти в пещерах, потом вы съедите все свои кожаные одежды, потом вы начнёте есть один другого… И тогда придёт тот, кого я не хочу называть по имени, и он сожрёт вас всех оставшихся, и выблюет, снова сожрёт и снова выблюет! Вот только тогда мы поднимемся на эту гору, возьмём нашего шамана, принесём его в жертву, и у нас будет столько серебра, что мы и половины его не унесём, а разбросаем здесь, чтобы всякий, кто сюда придёт, мог брать его сколько захочет. И все будут приходить и брать. Только одним вам ничего не достанется, потому что вас уже нигде не будет, ни в этом и не в верхнем, и даже не в нижнем мире, а от вас будет только одна блевотина!

Вот так! Вот что тогда сказал Атч-ытагын, развернулся и пошёл к камням, за которыми стояли его люди и целились в наших людей из луков.

А наши люди целились из ружей, но стрельбы пока что не было. И так её не было ни в тот день и ни в два последующих. А в ночь перед третьим днём адъюнкт спал очень плохо, то и дело просыпался, ворочался, потом встал и вышел из пещеры, смотрел вниз, на пустошь, и начал что-то напевать. Синельников сказал, что он поёт про смерть, и капитан велел тащить адъюнкта обратно в пещеру. Адъюнкт не давался, но после его всё же затащили. Пришёл Шалауров, дал трубку, сказал, что она набита тёртым грибом, трубку раскурили и дали адъюнкту. Тот покурил и успокоился. Его уложили спать. И капитан тоже лёг, почти сразу же заснул…